Читаем Мой театр. По страницам дневника. Книга I полностью

Теперь о клакерах. Эта профессия появилась ну очень давно, наверно, с плясок первобытных людей вокруг костра. Кому-то уже тогда хлопали по какой-то причине громче, чем другим. А если серьезно… Для многих клакеры – это «продажные» аплодисменты, купленный успех. В мою бытность в ГАБТе в этой профессии еще были люди, обожавшие театр и артистов, понимавшие в балете больше, чем любой балетовед. Кстати, у А. А. Плещеева есть замечательная книга «Под сенью кулис» о клакерах в императорском театре, написанная и изданная в Париже в 1936 году.

Я уже рассказывал, как учеником МАХУ познакомился с этой «организацией» и даже принимал участие в ее акциях, отрабатывая громкими аплодисментами и криками «браво» свое «козырное» место в зрительном зале.

Когда я начал служить в Большом театре, главой балетных клакеров там являлся знаменитый дядя Володя – Мабута. В миру его звали Владимир Борисович Васильев, он был генеральным директором одного из «почтовых ящиков» (так в СССР назывались закрытые предприятия, работавшие на оборонную промышленность). В свое время он закончил Институт народного хозяйства имени Г. В. Плеханова, где и получил свою кличку Мабута. Имя президента Заира, диктатора Мобуту, тогда было известно всем, дядю Володю стали так называть, изменив на русский лад пару букв: располнев, он стал очень похож на африканского генерала. У дяди Володи, как я его называл, было две страсти – футбольная команда ЦСКА и «Большой балет». Еще он являлся ревностным поклонником Ф. Г. Раневской и Т. И. Шмыги, дружил с ними всю жизнь.

Когда в Московском училище после выпускных экзаменов становилось понятно, кто из учеников попадет в Большой театр, у клакеров ГАБТа назначался большой сбор – съезд. Они делили между собой выпускников, выбирая, кто какого артиста будет «опекать». Клакеры назывались «министрами», съезд возглавлял Володя Гайдуков, сын С. Н. Головкиной. Он был третейским судьей. Если между клакерами начинались конфликты, обращались к Гайдукову, который все разруливал.

Когда делили наш выпуск – 11 человек, самая большая борьба развернулась за Диму Белоголовцева. Его считали самым перспективным. Я как «неформат» не приглянулся никому.

В годы моего ученичества Мабута приходил на съезд для порядка, как «почетный министр», никого нового под свое крыло он уже не брал. И вдруг, когда основные «лоты» уже разыграли, Мабута сказал: «Черненький козлик – мой!» Он меня так назвал. На дядю Володю зашипели: «Ты что, с ума сошел? Он самый бесперспективный из всех!» – «Этот, бесперспективный, первым народным артистом станет, – сказал Мабута, – и вы будете в очереди стоять, чтобы с ним пообщаться». Ему сказали: «Бери, он никому не нужен!»

Все мальчики и девочки, шедшие в Большой театр, еще до выпускных экзаменов, уже были вовлечены в клакерскую систему. Мабута несколько раз пытался со мной заговорить, чтобы объяснить «диспозицию», но я здоровался, кивал и бежал дальше. Мамино воспитание не позволяло вступать в разговоры с посторонними и незнакомыми…

В один из дней я был «запасом», то есть приходил на спектакль, чтобы в случае нештатной ситуации заменить исполнителя из первого, то есть танцующего на сцене состава. Пошел в зрительный зал и встретил Гайдукова. Он подвел ко мне Мабуту: «Коленька, познакомься, это Владимир Борисович – твой „министр“». И ушел. Я ничего не понял – министр еще на мою голову какой-то! Тот протянул визитку с фамилией Васильев, должностью и телефонами. Я ему: «Спасибо», – и все, собираюсь шагать дальше. Он удивился: «Коленька, а вы что, плохо воспитаны?» – «Почему вы так говорите?» – «Но я же вам протянул визитку, а вы мне свой телефон не дали». Я выпалил номер своего телефона с невероятной скоростью и забыл о том.

Пока я ехал домой, Мабута успел позвонить маме, объяснить «диспозицию», отрекомендовавшись «от Володи Гайдукова». Мама сделала мудрый шаг – она пригласила моего «министра» в гости. Через два дня Мабута сидел у нас за столом с грузинскими разносолами и беседовал с мамой как с давней знакомой. Он оказался не только умным, с большим чувством юмора, но энциклопедически образованным человеком, особенно в сфере театра. Если мне надо было что-то узнать, я звонил ему. Он тут же давал ориентир: «Коленька, пойди в такую-то библиотеку, там будет такая-то книга…»

Дядя Володя писал стихи, все классические оперы знал наизусть, был поклонником певицы Е. В. Шумской. Меломан, он вырос в Большом театре. Среди балетных артистов выше других ценил М. Лиепу, был его самым верным поклонником.

13

Отношения между артистом и его «министром» строго регламентировались. На спектакль, в котором ты танцевал, клакеру полагалось обязательно сделать пропуск или купить билет, в зависимости от твоего желания. Служебные, бесплатные пропуска – бывшая палочка-выручалочка – уже отменили.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное