Мой театр. По страницам дневника. Книга I

На юбилее М. Т. Семёновой ректор Академии Русского балета Л. Н. Надиров подарил Марине Тимофеевне афишу того исторического концерта 1925 года и копию эпохального документа о сохранении Ленинградского балета.

15

Меня ожидал дебют в партии Жана де Бриена в «Раймонде» Ю. Григоровича. Я понимал, что без педагога-репетитора я долго как артист не протяну. Позвонил театральному клакеру Анатолию Уварову, «дяде Толе», и попросил его переговорить с Н. Б. Фадеечевым по поводу работы со мной. Дядя Толя был «министром» Фадеечева всю жизнь, со школьной скамьи, работая за «идею», не за деньги.

В «Маленьком принце» А. де Сент-Экзюпери Роза говорит Лисенку, что она хочет знать, когда он придет в следующий раз. На что Лисенок отвечает, что хочет сделать ей сюрприз. «Я должна приготовить свое сердце», – объясняет ему Роза. В общем, я послал дядю Толю «готовить сердце» Фадеечева.

Когда я подошел к Николаю Борисовичу, тот сказал: «Если ты будешь меня слушаться, я согласен с тобой работать». Мы начали с «Раймонды». Фадеечев звал меня Коко. На первых репетициях о танцах речь не шла. Я снова, как когда-то в корсарах, учился ходить с пятки а́ la Плисецкая, Майя Михайловна любила по сцене пройтись так, смачно, с пятки.

Семёнова неподдельно радовалась, что я наконец работаю с Фадеечевым, у меня все подробно выспрашивала про репетиции, потом, видимо, и Николая Борисовича выспрашивала, в общем, интриговала и была очень довольна.

Вот еще о чем я тут должен сказать. Во время обменных гастролей в Петербурге ко мне подошла А. Волочкова, мы с ней однажды пересекались на каком-то концерте: «Коля, здравствуйте, меня зовут Настя Волочкова, я очень хочу с вами поговорить». Мы сели в буфете, и она сказала, что ее сильно прессует Вазиев и она хочет перейти в Большой театр.

Я ее научил: «Ты подойдешь к Максимовой, скажешь, что влюблена в нее с детства и хочешь работать только с ней. Потом подойдешь к Васильеву и скажешь, что ты влюбилась в его хореографию и хочешь танцевать „Лебединое озеро“». Настя, как девочка умная, сделала все, как я посоветовал, и она тут же получила приглашение исполнить этот балет в ГАБТе где-то в конце мая – начале июня.

Мариинский театр, прознав о том, отправил Волочкову на эти дни аж на гастроли в Америку. Но у Насти сильный характер и редкая способность собраться в нужный момент. Она выучила «Лебединое» Васильева, улетела в Штаты, там все станцевала, прилетела оттуда в Москву, прямо на спектакль, и вышла на сцену. У нее было минимальное количество репетиций в Большом театре с партнерами в абсолютно новом спектакле, который не имел ничего общего с каноническим текстом, кроме «Белого adagio».

Накануне премьеры выяснилось, что «доброжелатели» уже организовали Волочковой провал в ГАБТе, из Питера заказали освистывание, веники и все как полагается. Я позвонил Мабуте и попросил его повлиять на ситуацию. Дядя Володя выслушал и, смеясь, сказал: «Господи, какой ты добрый дурак! Первый раз вижу артиста, который просит за другого!» В результате его вмешательства была достигнута договоренность, что никто из клакеров не откроет рот, чтобы шикнуть, но и «браво» Волочковой кричать никто не будет.

Но Настя на том выступлении оказалась настолько хороша и так танцевала, что у нее и без клакеров был успех. Когда Волочкова вышла в костюме русской невесты, в кокошнике, в золотом наряде, публика была сражена наповал. Обычно Одетту в постановке Васильева танцевали Е. Андриенко и А. Антоничева. Они были меньше Волочковой, более субтильные. Настя была выше и ярче. Когда она в кокошнике вышла, сюжет в этом балете вдруг обрел смысл, появилась логика, почему папа-Король и его сын-Принц так по Одетте убиваются. И никакая она не лебедь, она просто очень красивая девушка.

Сразу после спектакля Васильев предложил Волочковой стать балериной ГАБТа. Максимова в то время как педагог-репетитор работала только с Лунькиной, Настя стала ее второй ученицей…

Руководство приняло решение, что я буду танцевать «Раймонду» с Волочковой. А в 1998-м исполнялось 100 лет с момента постановки «Раймонды» М. Петипа, о чем в театре все благополучно забыли. А у меня премьера, я такой весь воодушевленный. Еще и спектакль поставили на 19 июня – день рождения моей мамы.

Максимова попросила, и нам дали оркестровую репетицию на верхней сцене. В Москве стояла невыносимая жара. Верхняя сцена находилась под самой крышей, вентиляции там не было. Пришел оркестр, у многих музыкантов инструменты Страдивари, Гварнери, измерили температуру и сказали: «Мы играть не будем, рисковать такими инструментами нельзя». Встали и ушли. А мы, несчастные, остались.