Мой театр. По страницам дневника. Книга I

Перед началом генеральной репетиции с публикой, когда уже собирались потушить свет, Таранда неожиданно вышел на сцену перед занавесом. Обратившись к зрителям, сказал, мол, дорогие друзья, сейчас я должен был перед вами выступать, а меня несправедливо уволили. Григорович находился в зрительном зале, кто-то собрался бежать на сцену, чтобы Гедиминаса оттуда сместить. Юрий Николаевич запретил: «Надо всем дать возможность высказаться». Таранде похлопали, крикнули пару раз «Таранда, браво!», на том все и закончилось. Скандала не вышло, никакого резонанса не получилось. Гедиминас оказался вне Большого театра.

Григорович очередной раз показал свою железную выдержку и волю. Когда в его адрес сыпались обвинения со стороны бывших единомышленников – звезд ГАБТа, а потом в прессе была организована его травля, Юрий Николаевич ни разу не унизился до ответа или публичной реакции на эту вакханалию. Он сумел свое человеческое достоинство сохранить. Вынужденно покинув Большой театр, он в результате остался победителем в этом конфликте. Те, кто его свергали, вскоре сами оказались за пределами ГАБТа, а Григорович вернулся туда, как и его балеты.

31 декабря 2000 года я танцевал «Щелкунчика». Это был последний спектакль Большого театра, закрывавший год, век, эпоху. Дирижировать балетом должен был новый художественный руководитель театра Г. Н. Рождественский, который являлся дирижером-постановщиком «Щелкунчика» Ю. Григоровича в 1966 году.

Перед репетицией мне кто-то сказал: «Знаешь, Геннадий Николаевич теперь играет в два раза медленнее, чем когда-то». Это было правдой. Если ему говорили: «Геннадий Николаевич, ну, вы же делали спектакль, мы можем поставить пластинку, все шло в два раза быстрее, под такой медленный темп тяжело танцевать, все „садятся“ на ноги!» На что Рождественский неизменно отвечал: «Я был молодой дурак, я все переосмыслил, сейчас надо Чайковского играть вот так!» Он не переносил вмешательства в свою работу.

Я, как премьер, имел право вызвать дирижера к себе на репетицию. Вызвал. Геннадий Николаевич не пришел. Рождественский есть Рождественский. В театре еще работало правило субординации. Я пошел к нему в кабинет перед спектаклем. Геннадий Николаевич встал, поздоровался. Смотря на меня с прищуром, хитро улыбнулся: «Ну, что хочешь меня попросить?» А его исполнители постоянно донимали, приходили, просили, чтобы там помедленнее, а вот здесь побыстрее… «Я ничего у вас не хочу просить. Будете играть быстро – я станцую, медленно – я тоже станцую, с удовольствием. Единственное, просьба посмотреть на меня, близорукого, на вариации, чтобы мы вместе вступили». Он озадаченно сказал: «Хорошо».

Тот «Щелкунчик» был станцован мною не просто хорошо, а чисто-чисто-чисто, есть видеозапись. Вариацию я закончил эффектными pirouettes и сел на колено. Рождественский за пультом развел руки, показывая оркестру, что я его удивил так удивил, и стал мне аплодировать. После этого спектакля Геннадий Николаевич ко мне очень расположился. Я заслужил возможность с ним разговаривать. Он дирижер был фантастический, гениальный музыкант и человек необыкновенный.

Новый век и новое тысячелетие для меня в театре началось на Рождество. 6 января в театр прибыли президент В. В. Путин с канцлером Германии Г. Шредером. Мы с Лунькиной танцевали «Жизель». После спектакля нас пригласили в Правительственную ложу, сказали какие-то добрые слова, вручили памятные подарки.

41

Неожиданно раздался телефонный звонок. В трубке голос Вазиева: «Мы восстанавливаем „Легенду о любви“, можешь станцевать?» Я не стал ждать, чтобы меня упрашивали, поехал в Петербург, «Легенда» в Большом театре на тот момент не шла.

В тот приезд в Мариинском театре меня очень удивило распределение педагогов. У нас в ГАБТе репетиции вели обычно те, кто эти партии прежде сам исполнял. М. Т. Семёнова и Г. С. Уланова репетировали «Легенду», поскольку работали на премьере с Ю. Н. Григоровичем. А тут Ширин – Майя Думченко, а ее педагог Ольга Ченчикова, танцевавшая Мехменэ Бану и никогда Ширин. Мехменэ у меня Юля Махалина, а репетировала с ней Елена Евтеева – исполнительница Ширин. Можно сказать, все наоборот. Хорошо хоть мне повезло с Реджепом Абдыевым, танцевавшим Ферхада, мы с ним очень подружились, репетировали с удовольствием.

А на дворе зима, январь… За день до спектакля, возвращаясь в отель по плохо освещенной улице, я попал ногой в люк, подвернув ногу так, что встать на нее не мог. Выяснилось, что в голеностопе порваны боковые связки, а я – единственный исполнитель Ферхада, никого больше нет! Ночь я провел, меняя холодные компрессы, к утру щиколотка дико опухла. Добрался кое-как до театра. Вечером спектакль, отказываться бессмысленно, надо что-то делать.