Мой театр. По страницам дневника. Книга I

Жан Бабиле, а точнее сказать – Жан Гутман, был одноклассником Пети по школе Парижской оперы. Его, еврея по национальности, в 1943 году, во время немецкой оккупации Парижа, отец Ролана спас от смерти. Сначала он спрятал двадцатилетнего юношу в подвале своего дома на Монмартре, а потом на одной из машин с продуктами вывез его в безопасное место.

Именно на Жана Бабиле и Натали Филипар в 1946 году ставился балет «Юноша и Смерть». Кокто уже не было в живых, когда бывшие друзья разругались в пух и прах. Бабиле вдруг заявил права на «Юношу и Смерть», оспаривая авторство Пети. Вот почему этот балет с Р. Нуреевым и З. Жанмер был снят в кино даже без декораций. Состоялся суд, и Лидова́ выступила на стороне Бабиле, считая его полноправным соавтором спектакля. С этого момента Ролан с Ирен больше никогда не разговаривали. Авторские права были разделены, Бабиле стал получать причитавшиеся ему проценты.

Продолжение истории я узнал уже из уст самого Пети. Во-первых, он не смог простить предательства близких друзей. Во-вторых, в прессе в какой-то момент появились отвратительные статьи о том, что он якобы присвоил себе то, что ему не принадлежало. «Если бы не я, мой отец и моя семья, – сказал Ролан, – Жана бы вообще не было в живых. Его или расстреляли бы, или отправили в концлагерь. Почему такая неблагодарность? Он был моим лучшим другом, но он был только артистом, исполнявшим то, что сочинил хореограф».

Через некоторое время А. Кисельгоф в The NewYork Times написала, что Ролан – антисемит. Пети дико возмущался, терпеть ее не мог, говорил: «Моя семья, рискуя жизнью, спасла Бабиле, а тут такие глупости! Ей должно быть стыдно за свой бред!»

В общем, оказавшись в Париже, я набрал номер телефона Лидова́: «Здравствуйте, Ирина Сергеевна!» К этому времени она уже не вставала с постели, проживая в дорогом госпитале, типа пятизвездочного отеля для очень небедных людей, находившегося в 16-м округе на берегу Сены. Корпуса там носили имена великих французов. Лидова́ занимала номер в корпусе «Georges Bizet». Узнав об этом, Пети ехидно заметил, намекая на бурное амурное прошлое Ирен: «Ну конечно, в корпусе с другим названием она и не могла находиться!» Слово «baiser» на французском означает не только «целоваться», но и жесткий синоним «заниматься любовью».

Никто точно не знал, сколько лет Ирен Лидова́, потому что она, как истинная женщина, несколько раз «переписывала» свой возраст. Говорили, что Ирен умерла, когда ей было хорошо за 100 лет, официально было озвучено, что она скончалась в 95 лет. Услышав мой голос в телефонной трубке, Ирина Сергеевна тут же пригласила меня в гости.

Приехав в «Georges Bizet», я увидел маленькую сухонькую даму, не утратившую ни юмора, ни интереса к жизни. Ее очень взволновало мое появление в Опера́: «Николя, так странно, что они вас пригласили». – «Почему, Ирина Сергеевна?» – «Ваше присутствие подчеркивает их убогость».

Она не любила Парижскую оперу последних лет категорически, очень ее критиковала. Но меня Ирина Сергеевна старалась всячески поддержать, как-то со вздохом сказала: «Николя, я так хочу о вас написать, у меня столько мыслей по вашему поводу! Но не имею права, потому что у меня контракт с журналом, я могу писать только о покойниках!»

И еще момент. Когда я зашел в ее комнату, то увидел – все стены завешаны фотографиями собачек и кошечек. Причем каждое фото было приклеено с четырех сторон скотчем, получалось как в рамке. Оказалось, чтобы не утратить моторику пальцев, она вырезала из разных журналов и газет понравившиеся изображения и клеила их на стены. Каково же было мое изумление, когда среди этих собачек, кошечек и цветов я увидел собственную фотографию!

Где-то за год до моего приезда в Париж вышел номер журнала «Dance Europe» со мной на обложке в «Спящей красавице», а внутри была еще одна большая фотография – я в «Щелкунчике». Вот ее-то Ирина Сергеевна вырезала и повесила прямо над своей кроватью. Справа от меня находилась фотография так не любимого Семёновой Сержа Лифаря – тоже вырезанная из какого-то журнала, так же обклеенная скотчем. Поймав мой взгляд, Ирина Сергеевна сказала: «Два моих любимых танцовщика. Никого выше нет с начала века и по конец века!» Я был потрясен, потому что Ирина Сергеевна и Анну Павлову, и Вацлава Нижинского на сцене видела…

Лидова постоянно дарила мне книги. У меня целое собрание «сочинений» ее мужа – альбомов балетного фотографа Сержа Лидо. Она понимала, что скоро уйдет, и хотела отдать их в хорошие руки. Сиделка Жоржетта то и дело приносила их из ее квартиры. Как-то Жоржетте надо было куда-то отлучиться: «Николя, вы сможете покормить Ирен?» «Конечно», – ответил я.

64

Когда я пришел в Опера́ на утренний класс, артисты на меня смотрели как на диковинное ископаемое. Я появился из другого мира, они посторонних в своих стенах не видели никогда! Только старшее поколение этуалей помнило тот период, когда кто-то из чужаков появлялся в театре для разового выступления как «gest», а потом исчезал навсегда. Я чувствовал себя настоящим динозавром.