Мой театр. По страницам дневника. Книга I

Первый день моей работы в Парижской опере оказался последним днем работы там известного педагога Жильбера Майера. Потому что, когда тебе исполняется 65 лет, всю труппу Парижской оперы собирают в зале Ротонды, подают шампанское, тебе говорят хорошие слова и торжественно отправляют на пенсию. Ты можешь преподавать в школе, в других местах, но не в Парижской опере. В том случае, если театр очень нуждается в тебе, как в специалисте, тебя могут пригласить как консультанта на временный договор, не более того. Так, без скандалов, очень разумно в Опера́ из века в век осуществлялась ротация кадров.

Этот красивый ритуал был мне очень интересен, у нас же в России ничего подобного не существовало. Не было и до сих пор нет нормальных законов, которые регламентировали бы смену поколений в театре. Его руководство по своему усмотрению может уволить любого, поставив человека в унизительное положение. Известная история, когда в начале XX века М. И. Петипа, уже почтенный старец, решил наведаться в Мариинский театр, служитель на входе заявил: «Пущать не велено!» В Большом театре аналогичная история произошла с М. Э. Лиепой в 1982 году, про менее громкие имена и говорить не приходится.

В тот день на приеме в честь Майера я увидел сразу всю балетную труппу, а она, в свою очередь, увидела меня. Я был представлен в присутствии дирекции и чиновников министерства культуры Франции. Там же я познакомился со всеми ведущими балетными критиками Франции. Они со мной очень мило общались, было очевидно, что Ирен Лидова́ провела работу: «Ну, если Ирен говорит, что вы – главный танцовщик в мире, если Брижит Лефевр и Юг Галь говорят, что вы необыкновенный, будем ждать вашего спектакля!»

Оказавшись в Опера́, я столкнулся с неумолимой системой иерархии, которой подчинялась вся жизнь труппы. Так как я был премьером Большого театра, служил там как бы в ранге этуали, то контракт со мной подписывали как с этуалью. Мои партнерши в «Баядерке» – одна была сюже, другая – первая танцовщица. Я был выше их по рангу, потому ход репетиций, время, смена концертмейстера – все зависело только от моего решения.

Наступил момент первой репетиции с партнершами. Когда я зашел в зал, ко мне подошла девушка, не вставая на пуанты, она была выше меня. Представилась – Мария-Аньес Жило – моя Никия. Я сглотнул. Пока мы с ней разговаривали, я, покосившись в зеркало, отметил, что мои плечи гораздо у́же, чем ее плечи.

Когда я спросил, где артистка на партию Гамзатти, мне сказали: «Она сегодня не пришла, у нее депрессия, но она скоро появится в театре. У нее трагедия в доме, ее мать покончила с собой».

Дуэт Никии и Солора в версии «Баядерки» Р. Нуреева начинается с того, что Солор хлопает в ладоши, Никия ставит свой кувшин, разбегается и прыгает к нему на руки, как бы назад, «рыбкой». Я решил, что мы сейчас наметим дуэт… Я хлопнул в ладоши, моя партнерша побежала и как сиганула! В следующую секунду: открываю глаза и вижу потолок репетиционного зала Парижской оперы. Я лежу на полу, на мне лежит моя партнерша. Первая мысль: хорошее начало, приехали!

Для справки: Нуреев танцевал с балеринами, которые всегда были меньше его ростом, потому что сам Рудольф Хаметович был невысоким – 1,73 см. А здесь мало того, что я 1,85 см, у меня еще и партнерша выше меня, а когда она вставала на пуанты – это вообще… Но моя Никия – мадемуазель Жило (все дамы, служащие в Опера́, величаются исключительно «мадемуазель», несмотря на их семейное положение) была самой любимой «девочкой» в театре и шла на позицию этуали. Я понимал, что ничего изменить нельзя.

Осталась надежда на Гамзатти, может, она не такая крупная, как Никия. Но, когда я ее увидел, как говорится, «и в душе его родился крик». У меня, видимо, глаза упали на пол. Очаровательная девушка по имени Стефани Ромберг была шире и выше мадемуазель Жило. Моя реакция не осталась незамеченной. После репетиции ко мне подошел Жозе Мартинез, глава профсоюза Парижской оперы, и сказал, что, если я недоволен своими партнершами, могу написать жалобу в профсоюз, за меня заступятся, потому что ненормально носить такие тяжести. Я ответил: «Спасибо большое, буду знать, но пока меня все устраивает». А про себя подумал: ну почему мне всегда достаются такие балерины?!

Позднее выяснилось, что в Опера́ шла своя «подковерная» борьба. Меня пригласили не только потому, что я такой выдающийся артист, а еще для того, чтобы приструнить танцовщиков – этуалей, которые начали капризничать: «С той балериной танцевать хочу, а с той не хочу». Это стало мешать продвижению молодежи. С моими Никией и Гамзатти никто из артистов труппы танцевать не соглашался…

65