Мой театр. По страницам дневника. Книга I

Тут же меня вызвали в канцелярию: «У вас еще должен быть принц Фортюне в „Спящей красавице“». Как-то мы с Ворохобко репетируем, неожиданно в зал входит Симачёв: «Василий Степанович, вы можете быть свободны, с Колей буду репетировать я». Ворохобко открыл рот от изумления, как открыл рот, так и забыл его прикрыть, потому что Николай Романович до такого репертуара, как принц Фортюне, не опускался никогда. А тут «с Колей буду репетировать я». Так я стал учеником Симачёва. В его лице у меня появилась серьезная поддержка в труппе, многим пришлось сильно огорчиться.

6

Вскоре я узнал, что меня, единственного из мальчиков нашего выпуска, берут на полуторамесячные зимние гастроли в Лондон. Туда Большой театр вез тринадцать программ! Целиком «Жизель» и двенадцать сюит, составленных из разных балетов Григоровича. Допустим, сюита «Спартака» – в нее собраны лучшие сцены из «Спартака». Сюита «Легенды о любви» – это лучшие сцены из «Легенды». И каждый день были разные программы. Могло идти: «Золотой век», «Лебединое», «Спартак». На следующий день: «Легенда», «Щелкунчик», «Иван Грозный»…

В конце ноября в театре начались прогоны лондонской программы. На Верхней сцене шла репетиция «Золотого века» с Н. Бессмертновой, Г. Тарандой, С. Бобровым в роли Конферансье. Во втором составе: А. Михальченко, А. Поповченко и я – Конферансье.

Акимов куда-то собрался уезжать. Он нас, молодежь, подозвал и говорит: «Ты пойдешь в этот класс, ты пойдешь в тот класс, – и мне: – А ты будешь ходить к Никонову, в 11.00 часов на класс солистов». Я, как полагалось, подошел к Владимиру Леонидовичу, спросил у него разрешение, он сказал: «Да-да-да, мне сказали, заходи». Когда я на adagio ногу поднял, ко мне подошел Лёша Фадеечев: «Что, от Пестова?» Я говорю: «Да». И Лёшка стал моим защитником в классе. Если на меня начинал кто-то наезжать, он тут же вмешивался: «Да, отстаньте вы от него, что пристали? Не видите, парень способный?»

На классе солистов я познакомился и подружился с Аллой Михальченко. Она оказалась человеком, просветившим меня относительно тонкостей театральной жизни, в которых я ничего не понимал. Я же наивный был, как неандерталец! Например, Аллочка заходила в буфет и всегда садилась спиной ко всем столикам, при этом она регулярно доставала зеркальце и пудрила носик. Почему? Да потому, что в зеркальце Аллочка видела, кто с кем сидит, кто вошел, кто вышел. А в театре это индикатор многих отношений внутри труппы. Ну, естественно, через пять минут меня сделали Алкиным ухажером, никто не верил, что мы с ней просто дружим.

И вот мы сидим с Михальченко на Верхней сцене в зрительном зале, а я к этому прогону уже уплясался до посинения, тайком грыз яблоко. Идет прогон с Бессмертновой. Около рояля – дирижер А. М. Жюрайтис, за роялем – концертмейстер Д. А. Котов. Танго закончилось, Наталья Игоревна вдруг говорит: «Юрий Николаевич, есть второй состав, они хотели тоже пройти». Никто не просил! У Аллы останавливается взгляд, мы поворачиваемся к Григоровичу, и он говорит: «Да-да-да, конечно, пусть пройдет второй состав тоже». Видит меня: «У нас есть еще второй состав Конферансье, давайте мы уж тогда и Конферансье заодно дадим пройти!»

Я побежал на сцену, судорожно дожевывая на ходу яблоко, забившее рот. Хорошо помню свое состояние. По дороге натягивал на ноги туфли. А вариация Конферансье в семь частей, полька длинная. В ней и кордебалет girls пляшет. И стоят на сцене эти злые girls, которые ради какого-то непонятного мальчика должны повторить заново весь танец. В зале Григорович, вся труппа, делать что-то вполноги немыслимо.

Я станцевал свою вариацию и в конце, как полагалось, плюхнулся лихо на шпагат. Неожиданно мне зааплодировали все, кто находился на сцене. Когда я дошел до кулисы, Жюрайтис шагнул ко мне: «Молодой человек, я здесь много лет работаю, но еще не видел, чтобы новичка встретили аплодисментами. Я вас поздравляю, но будьте бдительны, вы скоро поймете, о чем я вам говорю, вы же умница».

Альгис Марцелович оказался прав, теперь «вражеские пули» свистели у самого моего виска… Зависть – страшное чувство, но она была, есть и всегда будет жить в любом театре, как бы он ни назывался. Желающих много, а главных ролей мало, и некоторые, как правило бездарные, артисты готовы идти на все, чтобы занять место под солнцем. К счастью, я оказался от природы лишен этого чувства, что сильно облегчало и облегчает теперь мою жизнь.