Мой театр. По страницам дневника. Книга I

А я был мальчик бедный, и трико у меня на поясе держалось на старом ремне с картонной основой. Они меня раз подняли за этот ремешок, два подняли, и в сцене смерти Меркуцио, поднимая, специально так сильно дернули за ремень, что он лопнул. И я головой с самого верха полетел в пол. Падал я громко. Трико уже не на чем было держаться… Кто-то побежал, мне что-то вынес – при Григоровиче все бегали «на цыпочках». А Юрий Николаевич сказал: «Ничего, Колечка, у умирающих нет сил. Ничего страшного, все хорошо!»

Многие тогда понадеялись, что Григорович снимет меня с роли. А случилось что? На следующий день в расписании: «Репетиция. Цискаридзе, Симачёв, Григорович, друзья. С 12.00 до 15.00, зал № 1». И битых три часа «друзья» меня носили при Юрии Николаевиче, не опуская на пол. Я ничего не танцевал. «Нет, плохо, еще раз, – говорил он. – Нет, это нехорошо. Вот сделайте-ка так! Коленька, а попробуй вот так опустить ножки…» Григ все понял, и теперь он над ними издевался. «Друзья» меня носили, как хрустальную вазу. Они из зала выползали на четвереньках.

Расписание лондонских гастролей с датами и именами исполнителей вывесили за две недели до отъезда. Я пришел с тетрадкой и переписал все свои спектакли. Их было очень много – где-то кордебалет, где-то соло, но я везде стоял вторым составом. 31 декабря шел «Щелкунчик», в котором я танцевал Французскую куклу. Я станцевал как-то тихо и так же тихо пошел праздновать свой день рождения домой. Мне исполнилось 19 лет.

Проснулся утром 1 января оттого, что меня лихорадило, дико болело горло. С высокой температурой, полуживой, кашляя и чихая, я притащился утром на классику. Иду по коридору, вижу, что все гастрольное расписание снято. На обратном пути захожу в канцелярию, а мне ее заведующая Наталья Довбыш и говорит: «Ну, Цискаридзе, из-за тебя всю новогоднюю ночь работали». Ну, думаю, странные люди, а сам спрашиваю: «Что вы делали из-за меня? Я-то при чем?» Она говорит: «Иди расписание читай, переделали всё». Подхожу и понимаю, что везде изменение только касательно моей фамилии. Везде, где я был вторым составом, я стал первым.

9

3 января 1993 года балетная труппа ГАБТа, именуемая за границей Bolshoi Ballet, и я в том числе, отправилась на гастроли в Лондон. Приехали в пятизвездочный отель «Marriott» в Кенсингтоне, находящийся рядом с Royal Albert Hall, где мы выступали. Решив выяснить расписание, я зашел к Довбыш, в тот момент у нее зазвонил телефон. А с нами на гастроли поехала, как один из ведущих педагогов-репетиторов театра, Г. С. Уланова со своим секретарем Татьяной Агафоновой.

Галина Сергеевна в какой-то момент оказалась очень одиноким человеком. Но однажды к ней, чтобы взять интервью, пришла Татьяна Агафонова и неожиданно для всех стала для Улановой самым близким человеком, помощницей во всех делах. Поскольку Галина Сергеевна была дважды Героем Социалистического Труда, дважды «Гертрудой», ей по рангу в театре полагался секретарь. Агафонова и была оформлена в поездках на эту должность. Потом Уланова ее удочерила, они съехались и стали жить в большой квартире в доме на Котельнической набережной. Татьяна Владимировна прекрасно понимала, кто такая Галина Сергеевна, и потому довольно беззастенчиво пользовалась всем, что можно было из этого положения извлечь.

…Довбыш взяла телефонную трубку, оттуда грянул голос Агафоновой, да так громко: «Наташа! У нас с Галиной Сергеевной всего одна кровать в номере. Галине Сергеевне не на чем спать!» В итоге: в «люкс», где проживала Уланова со своим секретарем, вкатили кроватку такую, дополнительную. И все гастроли, а это два месяца, Татьяна спала на огромной кровати в спальне, а Галина Сергеевна ютилась в гостиной на приставной…

На следующий день мы поехали на класс и репетицию на Бейкер-стрит, где находилась огромная студия, снятая для театра на два месяца, в соседнем доме с Музеем Шерлока Холмса. Заниматься пришла вся труппа, человек сто пятьдесят, если не двести, встать было некуда…

На следующий день повезли нас в театр. Подъехали к Royal Albert Hall, на его фасаде висела гигантская афиша «Bolshoi Ballet», а сверху имена principals, то есть звезд, и среди этих громких имен стояло: «Nikolay Tsiskaridze». Это увидели все. Не увидеть это было невозможно, ничего подобного в этом театре никогда не происходило. Мне только что исполнилось 19 лет.