Читаем Мой театр. По страницам дневника. Книга I полностью

Вышел метрдотель и сразу: «Ламарочка, здравствуйте!» У мужика отвисла челюсть – он-то думал, что маму удивляет. Когда она зашла в ресторан и их посадили за лучший столик, подбежал официант: «Ламарочка, что вы будете пить? Хотите наше или возьмете французское?» И пошли названия, которых Ишхан в жизни не слышал, он из простой семьи был. «Пропал, – подумал он, – у меня в кармане только полторы тысячи рублей, хватит ли?» 1975 год, деньги по тем временам огромные.

«Ламара, – продолжал Ишхан, – так сидит, смотрит в эту винную карту… Смотрела-смотрела, потом подняла на меня глаза и говорит: „Водки“! У меня от сердца отлегло! И я понял – моя! Все у нас будет!»

…В общем, поминки удались. Из-за войны люди так наголодались, что тут от души и напились, и наелись, и насмеялись, вспоминая маму. Вот сколько лет прошло – как я приезжаю в Тбилиси, все говорят: «Мы очень часто вспоминаем поминки твоей мамы, Ника! Вот она была бы счастлива, что стоял хохот, что все напились и наелись». А мама всегда всем говорила: «Когда я помру, чтобы вы все напились и наелись как следует!»

20

Вернувшись в Москву, я понял, что в прямом смысле слова остался без копейки. Я был дурак в денежных вопросах, но мама-то такая же! У нее подруга была, которая попросила ненадолго деньги ей одолжить. И добрая мама отдала ей все, что нам удалось скопить на покупку квартиры. То ли $15 000, то ли $18 000, по тем временам очень большие деньги. В общем, мама отдала ей деньги и померла. На похоронах мамины подруги эту женщину приперли к стенке, и она поклялась: «К сорока дням все отдам!» Перед сороковинами она приехала, упала мне в ноги, чуть ли не целовала, рыдала: «Ника, я умоляю тебя! Вот три дня осталось, не получается у меня деньги собрать! Все сделаю и отдам! Умоляю, скажи всем, что я тебе деньги отдала!» Я сказал, как она просила. Ждал, ждал – и тишина…

Летом Большой театр собирался ехать на два месяца на гастроли в Ирландию. Планировалось показать какое-то неимоверное количество сюит из наших балетов, и всё на фоне средневекового замка, туда должны были приезжать состоятельные люди из Англии…

Сезон тихо идет на убыль. Я получил отпускные и решил наконец обустроить свою комнату. Я ведь в детстве спал либо с мамой, либо с няней, либо на лежанке, либо на двух сдвинутых креслах. Когда мы с мамой в Москве оказались в своей коммуналке, у меня была кровать, узкая, как полка в вагоне, у мамы – матрас не многим шире.

В общем, какие-то вещи я раздал, все остальное выбросил. И на отпускные купил себе первую в жизни большую кровать – два на полтора метра! Я о ней мечтал… Я так уставал, и так хотелось раскинуться всем телом… И еще заказал себе в комнату шкаф-купе. Пришло время его оплачивать, а мамина подруга исчезла. Позвонил в «Стэнли» и попросил, чтобы установку купе перенесли, мол, приеду – заплачу. Проснувшись утром, я нечаянно зацепил наш старый, с крутящимся диском телефон и разбил его.

После класса по дороге домой я купил себе модный радиотелефон на все оставшиеся у меня деньги.

Вечером репетиция, очередной прогон, вся труппа в сборе. Выходит к нам Ю. Ю. Ветров и, как завтруппы, объявляет, что в Ирландии дожди, наш импресарио объявил себя банкротом, все отменяется: отпуск два месяца. Вот так.

Если честно, я тихо осел – в кармане ни копейки. Два месяца работы исчезли: пустые. Ни гастролей, ни поехать куда-то, ничего, вообще ничего до 26 августа…

Вернулся я домой и рассказал моей соседке Нине свою «сагу не о Форсайтах». Она тогда в «стекляшке» около метро «Парк культуры» работала. Там хот-догами с такими толстыми, очень вкусными, сосисками торговали. Нина на меня посмотрела, сделала мне хот-дог с этой толстой сосиской и говорит: «Ну, как-нибудь проживем». «Нина, что значит „как-нибудь“? – возмутился я. – У меня нет ничего!» Она говорит: «Никочка, у меня есть какие-то деньги. Потом наступит сентябрь, начнется твоя работа, все образуется…»

Я начал судорожно искать мамину подругу. Сначала она просто исчезла, потом каких-то бандитов ко мне присылала на разборки. Денег, естественно, я и по сей день не получил. Я же еще на сорока днях маминых сказал, что мне все деньги эта тетка вернула. Что же теперь всем родным и близким каяться, мол, простите, товарищи, набрехал?! Ходил-ходил – в итоге признался. По мозгам мне надавали основательно. Весь июль мамины подруги меня кормили, в августе сбросились, купили мне «all inclusive» в хороший отель в Турции, в Анталии, и отправили меня туда. Дали с собой $50 и сказали: «У тебя все оплачено, езжай!»

Я был им страшно благодарен, но, если честно, пребывал в состоянии шока от всего, что случилось в моей жизни за последние полгода. С этого момента у меня появилась привычка везде распихивать какие-то деньги. Я теперь, когда выбрасываю или отдаю свои старые вещи, часто нахожу в карманах купюры, которые давно не в ходу. Напугали меня до конца жизни…

21

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное