Читаем Мой театр. По страницам дневника. Книга I полностью

Последний раз я был в Петербурге в 1987 году, когда поступал в училище, город в марте произвел на меня угнетающее впечатление. Но Петербург 1995 года! Это был полумертвый, ободранный город. Когда мы с Людой пытались позавтракать, даже в «Приморской» еда просто не прожевывалась.

Из Петергофа нас везли на «мерседесах». Понятное дело, народные артисты – Семеняка, Гордеев, а с ними я – 2-й кордебалет. Мама в таких случаях говорила: «Фик-фок и сбоку бантик». В этом случае «сбоку бантиком» оказался я. Когда мы доехали до Дворцовой площади, мосты были разведены, Петербург же, но в 03.00 их должны были свести. Все вышли смотреть на эту красоту, и я тоже.

На следующий день у нас в Большом театре был выходной, потому мы уезжали только вечером, на «Красной стреле». Люда, в которой больше ничто не напоминало вчерашнюю фурию, решила пойти в свое родное Вагановское училище. На протяжении всей поездки я только и слышал: «Мой Петербург, я здесь родилась, я здесь ходила, я здесь дышала…» Потому я с радостью направился в другую сторону: погулял по Эрмитажу, добрел до Русского музея, благо тогда не было много туристов, иди куда хочешь. Вечером на Московском вокзале сели в поезд. Я ехал как на казнь, предчувствуя, что на этот раз живым от Семеняки я не уйду. Но, как только мы с Людой вошли в купе, на его пороге появилась какая-то тетка. Она слезно попросила меня поменяться с ней местами. Не хотела ехать одна с незнакомым мужчиной в купе. Люда оказалась единственной женщиной в нашем вагоне. Я, не помня себя от счастья, заорал: «Да!» Скорость, с которой я совершил этот обмен, была настолько высокой, что растерявшаяся Люда даже не успела схватить меня за ногу.

Ночью я выспался, и, когда в Москве вышел из поезда, Людина соседка бросилась ко мне: «Как много разговаривает ваша знакомая!» Пока мы ехали в такси, Семеняка щебетала: «Боже, какая я счастливая! Я танцевала с настоящей звездой, это наше будущее, это наше всё!»

38

15 июня 1995 года Большой театр посетила принцесса Диана. Мы с Инной Петровой танцевали «Сильфиду». Это не то, что мне дали такой ответственный спектакль, – я снова танцевал по замене, я был «позовите Колю, сейчас он станцует!».

К тому моменту принцесса уже находилась в разводе, ее визит не являлся государственным, но был официальным, и потому все пункты протокола строго соблюдались. Всюду работала служба безопасности. На сцене разрешили находиться только тем артистам, которые были заняты непосредственно в том или ином акте, – ни одного постороннего. Как только я заканчивал свой эпизод и уходил за кулисы, меня встречал секьюрити и находился рядом до тех пор, пока я опять не выходил на сцену.

Когда балет завершился и закрыли занавес, нас попросили остаться. Диана выразила желание поблагодарить артистов. Оказалось, что по протоколу она не имела права никого выделять, всем нужно было произнести одни и те же вежливые слова и пожать руку. Даже преподнесенные от нее букеты были у всех одинаковые.

Принцесса была очень любезна, выглядела довольной. Все шло как положено до тех пор, пока она не оказалась около артистки, исполнявшей партию Мэдж. По сюжету балета Мэдж – злая колдунья, которая дала Джеймсу волшебный шарф, погубивший сначала Сильфиду, а затем и его самого. Неожиданно остановившись около Мэдж, Диана с ироничной улыбкой вдруг сказала: «Вот ВЫ точно знаете, как НАДО обращаться с мужчинами!»

Пока принцесса обменивалась какими-то словами с нашим руководством, ко мне подошла ее личный переводчик и тихо сказала: «Николай, принцессе хотелось бы вас выделить, но она не имеет права делать это при всех. Вам в гримерную уже отнесли от нее подарок и цветы».

В раздевалке меня ждал огромный букет с частной визитной карточкой принцессы и маленькая изящная медаль с ее изображением. Булавку, которой была приколота визитная карточка Дианы, я храню. Она нашла свое место на сумочке с нитками и иголками, в театре это незаменимая вещь. И потому булавка Дианы всегда была со мной, на счастье…

39

После визита принцессы Дианы прошло лишь несколько дней, когда Васильев вызвал меня на репетицию «Паганини». Прихожу, вижу стоит Владимир Викторович с Барыкиным. Ну, думаю: та-а-ак, все понятно! И правильно подумал. Мне сказали, что на первый спектакль приедет танцевать Володя Деревянко, а все остальное танцую я: все генеральные и вторую премьеру.

А Паганини – не самая простая роль, потому что балет идет минут тридцать без остановки, и главный герой почти все время находится на сцене. Репетиции шли подряд: утром, днем и вечером. Моей партнершей была Леночка Андриенко, она очень легкая, но как-то мы не слишком ловко сделали одну из поддержек, и у меня в шее что-то защемило.

До этого момента я даже не знал, где в театре находится массажный кабинет. На гастролях я иногда приходил к нашему массажисту Борису Праздникову, типа икру свело, а тут серьезно – шея. Думаю, надо зайти к Боре.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное