Читаем Мой театр. По страницам дневника. Книга I полностью

У Марины как у педагога-репетитора были совершенно другие принципы работы. Если Уланова шла, как со мной в «Нарциссе», от материала, Марина Тимофеевна любила идти против материала. Она видела, например, что ее ученица – танцовщица лирического плана – к таким балетам, как «Дон Кихот» или «Раймонда», не способна, и наперекор ее природе начинала готовить с ней «Дон Кихота». Марине было интересно, используя эту природу, придумать такой ход, что у балерины все получалось оправданно и выглядело блестяще.

Когда Семёнова стала готовить с Галей Степаненко «Жизель», а потом «Сильфиду», все недоумевали и даже посмеивались. Галя была крепкая, во всех смыслах, очень земная танцовщица. А придя на спектакль, мы испытали шок, потому что это было придумано гениально. Но! Эта гениальность «держалась» в исполнителе до тех пор, пока рядом находилась Семёнова. Эта картина без ее участия существовать не могла! Марина обладала удивительным даром, эффект ее присутствия менял многие вещи.

Перед отъездом в Грац у нас с Мариной Тимофеевной произошла и такая история. Вывесили составы на «Спящую красавицу», pas de deux Голубой птицы и принцессы Флорины мне предстояло танцевать со Степаненко. Гале это очень не понравилось. Она уже являлась народной артисткой, а тут я – молодой мальчик, к тому же яркий, не подходивший ей по форме, и держал я тогда не очень уверенно…

Галя подошла, когда мы к Семёновой вместе стояли, она чувством такта никогда не отличалась: «Я с ним танцевать не буду!» «Я здесь решаю, кто с кем танцует», – ответила Марина, выписывая нам совместную репетицию, – мальчик, после класса репетируем!» Когда надо было подчеркнуть что-то важное, она называла меня «мальчик».

Прихожу на репетицию, застреваю в дверях, слышу, Галя говорит: «Марина Тимофеевна, у меня Аврора, у меня „Дон Кихот“, мне не до Флорины…» Марина Тимофеевна меня увидела: «Заходи, Коля!» Захожу, ослушаться Марину никак нельзя. Галя опять за свое: «Я не буду с ним репетировать. Пусть он уходит». Марина встает: «Если уйдет он, уйду и я». Галя снова: «Я не буду с ним танцевать». Марина берет сумку, меня за руку, и мы уходим.

Прошло несколько дней, Семёнова на репетиции Степаненко ни ногой. Та опомнилась, стала Марину уговаривать сменить гнев на милость. Но Семёнову не свернешь: «Ты будешь репетировать то, что скажу я, и с тем, с кем скажу я!» «Хорошо, – сдалась Галя, – пусть он приходит». Перед спектаклем у нас была только одна репетиция. Степаненко фыркала, ударяла меня по рукам, кричала, что ей все неудобно. Марина сидела с невозмутимым видом и говорила: «Колька, мальчик, убери ногу». Это означало, что во время дуэта я должен находиться в таком положении, чтобы меня из-за Степаненко даже видно не было. Мне приказали: выше балерины ноги не поднимать, нигде не высовываться, чтобы Галя – народная артистка – одна царила на сцене!

Мы проверили все pas de deux, кроме коды – мазурки, а там идут прыжки параллельно с балериной. И на спектакле я как выдал, ноги выше головы и прочее. Когда спектакль закончился, Степаненко скандал устроила прямо на сцене. К нам подскочила Марина Тимофеевна: «Как ты мог так прыгать рядом с балериной? Это безобразие! Да! Безобразие!» Сказала, что я – хам, нахал… Подхватила Степаненко под руку и гордо пошагала прочь. Галя отошла на несколько шагов вперед, сияющая Марина повернулась ко мне: «Молодец!»

Семёнова просто получала удовольствие, видя, как я Галину «обхожу» на каждом шагу. «Ой, – ехидно хихикала она, – Га-а-аль, заверни-ка ногу еще побольше!» Степаненко дико злилась, но Марина была ей очень нужна, без ее участия Галины роли рассыпа́лись.

54

Основная часть моей зарплаты уходила на оплату моей комнаты. Другую часть я платил своей соседке Ниночке, которая готовила мне то борщ, то какие-то котлетки, утром я питался одними сырками. Денег хватало на очень скромный образ жизни, в смысле одежды я себя баловать не мог. Я то и дело забегал к Лидии Ивановне, продолжавшей заведовать кассой взаимопомощи в театре.

И как-то Семёнова увидела, что я зашел к Лидии Ивановне, с ней пошептался и ушел. Марине что-то не понравилось, она зашла к Лидии Ивановне: «Что ты с Колькой шепталась?» Та: «Коля деньги брал». – «Как брал деньги?» – «Он берет обычно из кассы, потом, когда получает зарплату, возвращает, он же очень мало получает». Семёнова удивилась: «Как мало получает? Он со сцены не сходит!» «Да, – сказала Лидия Ивановна, – но он до сих пор числится в труппе как артист кордебалета самой низкой категории».

На следующий день, когда закончился класс, сижу, примеряю новые балетки. В зал заходит Уланова, Марина Тимофеевна ей говорит: «Галь, а что ты делаешь сегодня, до скольких ты в театре?» – «У меня до 14.00 репетиция». Семёнова: «Я тебя подожду». «А что-то случилось?» – спрашивает Уланова. «Пойдем к Васильеву Кольку солистом делать!» – совершенно серьезно объявляет Марина. «Да, да, да, хорошо», – сказала Галина Сергеевна. Ну, думаю, шутницы!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное