Мой университет

В летние сезоны Новгородской археологической экспедиции Михаил Никанорович постоянно находился там и в качестве консультанта по первичной консервации, не говоря уже о непростых проблемах материально-технического обеспечения экспедиционных работ, жизни и быта участников экспедиции. В Москве же в месяцы учебных семестров на нем лежали все заботы организации научно-учебного процесса. Здесь он знал все и часто сам принимал ответственные решения по текущим делам кафедры. Однажды я оказался свидетелем и даже участником забавной сцены в вестибюле нашего аудиторного корпуса в старом здании на улице Герцена, где перед выходом встретился с Артемием Владимировичем Арциховским. Вдруг уже перед дверью его догнала Лидия Борисовна Заседателева, секретарь Ученого совета, с каким-то письмом в ВАК, которое он забыл подписать. На ходу это сделать было неудобно, и Артемий Владимирович как-то недовольно пробурчал и, вдруг просветлев, сказал: «Покажите это письмо Михаилу Никаноровичу, он все знает и подпишет за меня. Он это очень хорошо умеет делать». Еще Михаил Никанорович умел говорить голосом и манерой заведующего своей кафедрой. В такие моменты он рассказывал от его лица какие-нибудь забавные истории, становясь абсолютным двойником Артемия Владимировича. Был Михаил Никанорович талантлив и в рисунках карандашом. Его моментальные зарисовки в раскопах на Новгородских концах и жанровые рисунки кафедрального быта с портретами ее персонажей, наверное, и ныне хранятся в бывшем его кабинете. Может быть, кто-нибудь из археологов двадцать первого века воспользуется их коллекцией как драгоценным источником по истории кафедры археологии и исторического факультета МГУ.

В составе кабинета, в бытность Михаила Никаноровича заведующим, лаборантами много лет работали Нина Георгиевна Елагина и Галина Павловна Смирнова.

С заведующей кабинетом кафедры этнографии Татьяной Филипповной Киселевой я познакомился еще будучи студентом-заочником. В конце зимнего семестра 1949 учебного года по вечерам я приходил в этот кабинет читать застенографированный текст общего курса лекций профессора Толстова «Этнография народов мира». Учебника по этому предмету тогда не было, и этот уникальный текст курса лекций тоже не был издан. Каждый раз зимними вечерами в маленькой комнате на антресольном этаже исторического факультета на улице Герцена, 5, нас встречала пожилая, но далеко еще не старая женщина. Она была немногословна, почему-то всегда с грустным лицом. Обычно, не спрашивая, зачем мы, заочники, приходили, выдавала нам зачитанные и затертые листки текста лекций, разложенные по темам в старых стертых папках. При этом она грустным голосом просила нас только быть осторожными, перелистывая страницы. Кабинет был очень маленький, и мы иногда сидели за одним столом с заведующей. Приходило нас сюда по вечерам москвичей-заочников немного – по 2–3 человека. Мы усердно конспектировали лекции, а она молчаливо присутствовала. Только однажды мне удалось разговорить эту женщину, когда дошла очередь читать лекцию о горских народах, занимавшихся террасным земледелием. Я не удержал своих впечатлений от прочитанного, потому что вспомнил собственными глазами увиденное это «земледелие» на склонах гор в глухих ущельях Чечни и Ингушетии, когда в 1942—43 годах наша Грозненская дивизия стояла в обороне предгорий и перевалов на этом участке Северо-Кавказского фронта. Перед глазами возникли так называемые поля, засеянные кукурузой на маленьких террасах по крутым, порой отвесным склонам, и водяные мельницы, тоже чудом висевшие на этих кручах над гудящим потоками горных речек. На этих мельницах террасные земледельцы мололи зерно кукурузы, а потом пекли в своих саклях чуреки из намолотой муки. Я стал вслух рассказывать об этом еще незнакомой мне по имени и отчеству печальной женщине. Вдруг лицо ее оживилось, и она призналась, что, несмотря на то что является этнографом, никогда не видела этого так, как помнил я. Спустя некоторое время, на экзамене по этнографии, который я сдавал доценту Шаровской, мне достался билет с этим же вопросом. Я и ей рассказал о виденном. Она тоже не удержалась от признания, что не видела этого никогда и поставила мне пятерку, несмотря на мою ошибку в датировке этнографо-географических путешествий Крашенинникова. Я же удивлялся, что сохранившиеся в моей памяти картинки быта горцев были предметом изучения науки этнографии, названия которой, будучи солдатом, я не слышал.