Мои университеты. Сборник рассказов о юности

Столовка мгновенно наполнилась зрителями поединка. Первый раунд состоял из тарелок, в которых было по пять сосисок на каждого. Ярослав и Виталик расположились друг напротив друга за стоячим столом и приступили. Виталик ел весело, болтал, смачно макал сосиску в фаянсовую емкость на столе и чавкал. Ярослав ел молча и методично, выложив горчицу себе на край тарелки. Такого наша столовка еще не видела. Первый раунд прошел в равных позициях, сподвижники принесли еще по тарелке с пятью сосисками. Виталик перестал болтать и стал более серьезно относиться к противнику. Когда на тарелках у единоборцев осталось по две сосиски, со стороны кухни раздался грубо-веселый окрик Клавдии Сергеевны, которую сегодня, наверное, величали бы шеф-поваром:

– Эй, спорщики! Сосиски у меня кончились. Дальше на бутербродах драться будете?

В этот момент Виталик масштабно вымазал свою сосиску в горчице, Ярославу же не хватило запасов соуса на тарелке. Виталик чувствовал финишную прямую и стал напоказ упиваться отсутствием хороших манер. На тарелке Ярослава оставалось еще полторы сосиски. Единственным способом соблюсти правила поединка и не показаться отступившим перед ядреной пролетарской горчицей оставалось начать макать сосиску в емкость на столе. Герой-красавчик медлил, Виталик с наслаждением вкушал. Ярослав занес сосиску на вилке над плошкой и увидел в ней засохшие бороздки черного, малюсенького комочка хлеба и фрагмент сосиски, возможно даже не принадлежавшей его сопернику. Он оглядел зал. Молодые улыбающиеся лица не были полны агрессии. Мы жили весело и, наверное, в принципе не умели ненавидеть. Ярославу многие кивнули: «Да макай. Не бойся. Мы все так делаем. Каждый день. Это нормально».

Вилку с сосиской и голову Ярослав опустил одновременно. После того что увидел на дне и стенках фаянсовой горчичницы, макнуть туда то, что через мгновение должен был отправить в рот, он не мог. Ну ладно еще пить сгущенку через дырку в банке или передавать флягу по кругу, но горчица в общественной столовой – это было уже слишком. Красавчик отодвинул тарелку с недоеденными сосисками и пошел к выходу. Зрители проводили его без улюлюканья. Два поражения в день – это было уже слишком.

Виталик со спокойной улыбкой победителя оглядел зал и произнес:

– Есть голодные студенты? Тут еще есть чем поживиться.

Под хохот и аплодисменты вечно веселой студенческой братии и он покинул столовку.

Кстати, недавно наш курс собирался, и оказалось, что Виталий Николаевич и Ярослав Ильич дружат в реальной жизни. Первый владеет небольшой сетью городских продуктовых магазинов, а второй курирует стандарты качества в пищевой промышленности. Почему-то есть ощущение, что обе отрасли в надежных руках.

Устное народное… Студенческие легенды, заклинания, приметы

Елена Жарикова ( Красноярск ) Феньки, обожамчики и халды каблукастые

Общага. Филфак. 416-я комната

Фенька, блаженно вытянув голенастые ноги в комариных укусах, лежит на втором этаже двухъярусной кровати и с высоты коечного небоскреба взирает на бренность и тщету общаговской жизни.

– Луда-ак, не финти! Давай кыш до кина! Пущай душа дохнет свободой!

– Не смею. «Не лепо ли ны…» Лубак, я сегодня несносен и горд.

Лубак и Лудак – старшухи, последний курс. Заурядные имена их оснащены для крепости непробиваемым заднеязычным и звучат сурово, как кивок топора: лубак – лудак! Плоскогрудая и узкоплечая Лудак по-кроличьи дергает лапками, угрожающе приподнимает величавый том классика марксизма: мол, отвяжись, не видишь – прикасаюсь к великому? Лубак сероглаза, проста и ясна. У нее деревянные выпуклые икры лыжницы.

– Обожамчик, оставь дядю Маркса тете Жене. Кинь под подушь – и прыгай в свою калошь! Чешись уже!

У Лубака яблочно-крепкие щеки с вкусными ямками и убедительный донельзя голос.

Лудак сдается. Ей самой хочется посмотреть на Жана Маре с тонкой тальей. Нырнула в шкаф, метнулась к вешалке.

– Были сборы недолги… Лу, беретку мою – а? не узришь?

– Шевели колготками, краля! Кака беретка – теплынь!

Лубак уже в дверях, Лудак прискакивает, надевая туфлишку. Лубаку все ништяк: серой (под глаза!) кофтой-лапшой обтянута весенняя грудь; упруго-круглые икры готовы к несметным километрам лыжного бега… Но самый перец – их базар. По их фене ботают немногие. В первый день Фенька разинула рот от этой гремучей смеси одесской мовы, филологического цитатника и забубенного студенческого арго.

– Фенчик-птенчик, за дежурство погутарь с Жанной! Чики!

Фенька делает под козырек, поворачивается носом в серую наволочку квелой общаговской подушки и сладко роняет веки. Э-эх, дремануть часок, штоб завернулся сала кусок да лени шматок!

Но только-только потянули Феньку в зеленую глубь сонного омута водяные, как в коридоре завопили полоротые девицы из комнаты напротив:

– Опаликова, тушенку на кухню! Рысью! Кастрюля кипит!

– У меня голова в шампуне!

– Жан, Прилепа был? Отмечал?

– Чья сковородка, сестры? Че немытую кинули?

– Опаликова, ты че, уснула???