Мои университеты. Сборник рассказов о юности

– Крепше даржи, ядрен корень, да ташши, ташши, не вози хомут-то по земле, водовоз, ешкина мать!

Освоила езду, управляя вожжами. Дед только раз со мной съездил за водой. Я ему пела песни. Он сказал:

– Молодец, шустра, наша девка! Вечером будем ездить верхом. Потом саман будешь месить.

– А это че тако?

– А увидишь како!

Два раза в день верхом на бочке я тилипала к речке за водой. Желтая степь дышала ветром с ковылем, в груди был сплошной восторг от необыкновенной удали и счастья, что еду на коне, от солнца, палящего в изумрудном небе, бесконечности степи. И во весь голос орала песни. Приехав на речку, заезжала в реку, купалась в одежде, набирала ведер двадцать воды, и назад. Высыхала, пока ехала назад. Девки завидовали:

– Хорошо тебе, на лошади умеешь ездить! Купаешься, а мы тут с ведрами по козлам скакаем в грязи – потаскай-ка!

– Да вы че?! Не ездила я никогда! Захотела, вот и выскочила, и научилась!

Девки уставали сначала, ныли, распластавшись на койках:

– О-ой, все болит, будто трактор проутюжил!

Потом свыклись. А я с парнями через три дня скакала по степи до речки, мыли коней. Я припасала Бурану кусочки сахара, чтобы он любил меня. Он нежно собирал их с моей ладони мягкими губами. А я целовала его морду с добрыми томными глазами, чистила до блеска шерсть, чесала гриву и видела, что ему нравится.

В воскресенье пришел Валерка с парнями, привез проигрыватель. Мы танцевали возле крыльца под тополями, пока был свет. Потом ушли и целовались. Он бормотал:

– У-уу, какая ты горячая! Прям полыхаешь, аж сам горю…

Гладил мою грудь и бедра, а я тряслась, прижавшись спиной к тополю, ускользала от него, а он приближался-придвигался, шумно дышал и канючил:

– Светик, ну, я же люблю тебя!.. Ой какая мягонькая… хочу… ну, куда ты… да постой!..

Парни позвали:

– Валера, кончай, пора топать, завтра рано вставать.

Он очухался:

– Вот черти, не дадут нацеловаться! Пора, Светик!

И поцеловал, прижав к себе так, что я заверещала. Бестолковая любовь, головка забубенная!

И снова – Буран, степь, речка. Девки были бледные, я как негра, только зубы и глаза, цвета неба, сверкали.

А потом меня присмотрел Армен, красивый парень из строителей. Проходу не давал, летел к телеге ведра таскать, глаза горели, пряники носил. А в субботу напился и к нам пришел, звать меня погулять. Я отбрыкивалась, а он все настойчивее звал, стал злиться неуправляемый, Ленка побежала за его отцом. Отец гортанно что-то рычал ему, понятно было только по-русски «п…дюк». И погнал его своим батогом. Мы успокоились. Но Армен опять приперся среди ночи и грохотал в дверь, орал:

– Свето мая, открой на минутка, сказать нада, а?!

Мы тряслись от страха, что сорвет с крючка дверь. Ленка истерично завывала-рыдала-хохотала, как джазовый оркестр, девки кричали в форточку:

– Э-эй, кто-нибудь, по-мо-гиите!!! – стояли у двери с табуреткой, утюгом, метлой и большим алюминиевым ковшом. А я орала в щель:

– Пошел вон, козел, убирайся, милицию зовем!!!

Появился папаша и уволок неразумное чадо, повторяя любимое русское слово и лупя его по заднице батогом. Армен верещал, махал руками и ныл:

– Свето лублу! Жениться хочу! Ой! Нэ бэй, болно, твою мат!

Утром я сказала Васе, что боюсь Армена, уеду домой на неделю. Он упирался, но я умчалась на попутке. Воду возил Тимоха.

Дома побыла, назад возвращаюсь, доехала до райцентра, жду попутки на развилке. Выскочил из-за бугра молодой парень на мотоцикле:

– Куда тебе, рыжая? Я Митяй.

Сказала. Поехали. Сижу сзади, обняв парня. Летим по кочкам да рытвинам, аж зрачки прыгают. Пригорок проскочили, а там лужа и скользкая тропа. Мотоцикл заелозил, Митяй еле удержал его, я и ляпнулась в лужу на корягу. На бедре сбоку дырку проткнуло и больно зажгло. Дырка на штанах, кровь, сама в грязи. Митяй мотоцикл кинул, подхватил меня, грязную, на руки, усадил в седло.

– Извини! – сказал, зубами штанину разодрал, из ранки кровь и грязь течет. Вытер рукавом грязь, встал на колени. – Не бойся, до села близко, очищу, жгут наложу и домчимся.

И присосался губами к ране, возле задницы. Пососет и сплюнет, пососет и сплюнет, а я губы кусаю и реву. Ранка, смотрю, очищается от грязи и кровь не так хлещет. А он все сосет и плюет. Потом осмотрел внимательно рану, вытянул из-под ремня рубаху и зубами рванул полосу. Снова поплевал-пососал, облизал и туго замотал бедро:

– Держись, рыжая, не дрейфь! – мигом домчу.

Я обхватила Митяя за талию, прижалась к спине и лила слезы с соплями в его пахнущую ядреным мужицким потом рубаху. Так долетели до фельдшерицы. Та расспросила, ранку обработала, укол противостолбнячный вколола, сказала:

– Повезло, девка, парень все правильно сделал, заживет до свадьбы. Как ты это сообразил-то, хлопец, рану вылизывать? Девку спас!

– Санитаром был в медсанбате, недавно дембельнулся.

Дождался меня на крыльце, дал закурить. Сказал:

– Жаль, в Свердловск на днях уеду в медицинский поступать, а то бы остался, понравилась ты мне, рыжая! Может, и вышло бы у нас, а?

– Да не жалей, Митяй, таких, как ты, на свете нет, найдешь свое счастье! Спасибо, дружок, век не забуду!