Мои университеты. Сборник рассказов о юности

Потянулась к нему, обняла и поцеловала. Он тоже обнял, поцеловал и погладил меня, спрыгнул к мотоциклу:

– Не поминай лихом, рыжее солнышко!

Дал газу и лихо крутанулся вокруг меня, сверкая прощальной улыбкой. Скрылся за углом, и я увидела девок, глазеющих на нас из окон дома. Ясно!

Я добралась до дома, дождалась девок и накормила их гостинцами от мамы и купленным портвейном. Они сказали, что Армен теперь клеит Ленку, но к нам боится ходить, отец его так отходил батогом, что он не пьет, нормальный теперь. Ленке пряники носит и жениться зовет. Она его не боится, пряники берет, но с ним не ходит, отец сказал – убьет Армена, если увидит. Они закончили работу и на днях уедут.

Я встретилась с Бураном, ребятами и дедом Тимохой, и все продолжилось. А еще я верхом на Буране месила глину для самана, которым местные жители обмазывали свои домики и потом их белили.

Село находилось на границе Казахстана, в нем жили русские, немцы, башкиры и казахи. Возле казахских избушек пылали сложенные из камней печурки, где старухи в казахских безрукавках с белыми чалмами на головах, пекли лепешки. Они замешивали муку с водой в алюминиевых тазиках и, откинув подол, на голой коленке мяли колобки теста, лепили и пекли лепешки. Угощали нас, это было вкуснее пряников.

Наши парни еще раз приходили, и мы с Валеркой опять крутились вокруг тополя и целовались до опупения. А потом парни топали до своего села по темени полтора часа.

Дождя не было. Каждый день полыхало белое раскаленное солнце на ярко-синем небе. Я ехала с Бураном на реку и пела песни. Как прекрасна была желтая, с щекочущим ноздри запахом ковыля бескрайняя степь! Я полюбила работу водовоза в стройотряде. А было мне всего восемнадцать.

Валерий Алексеев ( Москва ) В ногу со временем

Начало пути

«Весна, весна на улице, весенние деньки. Как птицы заливаются трамвайные звонки». Ах уж эта Агния Барто! Да, весна, и не только на улице, а прежде всего в душе. Мы студенты третьего курса МВТУ им. Баумана. Осталось преодолеть два барьера: зачетную и экзаменационную сессии. А там свобода, аж на два месяца. Кучкуемся по интересам, душевной привязанности, любви. Но, как говорится, «загад не бывает богат». Валеру, комсорга нашей группы, вызвали в факультетское бюро, и вскоре он вернулся с сообщением:

– Весь третий курс едет на целину по комсомольским путевкам. Все пишут заявления. И кто едет, и кто не едет.

В аудитории пошел недовольный гул, рушились радужные планы. С заявлениями все стали тянуть резину до тех пор, пока нашего комсорга в факультетском бюро не приперли к стенке. Надо отметить, что наш комсорг был человеком бывалым, прошел школу в среде рабочего класса на подшипниковом заводе. Хорошо владел производственным языком, часто в забывчивости переходил на него. Окружающим объяснял: «Вы же, когда живете в чужой стране, чтобы вас поняли, говорите на языке страны, так и работяги: говорят на своем языке». Вообще-то комсорг не был активным комсомольцем, хотя текущие задачи объяснял согруппникам, особенно в отсутствие девушек, доходчиво, часто рифмами собственного приготовления, типа:

Что б на лекциях не спать,
Носом в парту не клевать —
Вина и водки меньше пить,
Лучше кофей заварить!

Так он пропагандировал здоровый образ жизни. Комсомольцам нравился веселый жизнеутверждающий характер собраний без политучебы, нотаций и разборок, как правило, заканчивающийся коллективным походом в пивную. Часто они обращались к комсоргу:

– Что-то у нас давно не было собрания.

Комсорг явно отлынивал от проведения собраний. Как попал он в комсомол, оставалось загадкой, как нам казалось, даже для него самого.

– Все пишут заявления. Кто хочет, пишет «прошу послать меня», кто не хочет, пишет «посылаю всех потому-то и потому-то». Сдают заявления мне, и мы, как договаривались, рвем в Центральный парк культуры и отдыха пить пиво. Время пошло!

Литерный поезд

Большая часть группы вскоре грузилась в общие вагоны на Казанском вокзале в литерный поезд Москва – Целиноград. О, эти литерные поезда! О них столько написано и, все равно, у каждого пассажира есть еще много чего к этому добавить. Одному Господу Богу известно, почему крупные населенные пункты он проносится, не замечая, потом подолгу стоит где-нибудь в степи. Идет литерный вне графиков и расписаний. Когда же он делает остановку на какой-либо станции, из вагонов высыпается куча шумного, голодного, разношерстного молодого народа. Вот тогда берегись, бабушки, торгующие на платформе! Это походит на налет саранчи. Молодые, быстрые и нахальные пассажиры выгребали из корзинок все. Помнится, одна из бабуль, заглядывая на дно пустого ведерка, причитала:

– Они же брали только на пробу, ну все, все выгребли! Все! Чистые налетчики!

Понять комсомольцев-«добровольцев» комсорг мог. Литерный, который вез студентов на целину, шел третьи сутки, вместо обещанных – одних. Провиант закончился к концу вторых суток даже у девушек, не говоря о парнях.