Мои воспоминания. Часть 2. Скитаясь и странствуя.

Отец согласился - я мог ехать в Варшаву. Он полагался на нашу благородную родню. Уж они за мной присмотрят, не дадут свернуть с верного пути.

У нас уже тогда были две железнодорожных ветки: Варшава-Петербург и Варшава-Тересполь. От Бриска в Варшаву билет стоил три рубля – безо всяких извозчиков. Я выбрался в дорогу в середине элюля, уверенный, что отец теперь немного приблизит к себе мою жену. Я ведь еду с его ведома, а варшавского безбожия он не опасался: родня ведь там, родня!

Глава 4

В пути. – Поезд. – Первый «урок». – Мой дядя реб Йоше. – Его дом. – Я ищу заработка. – Речь о том, чтобы стать меламедом. – Варшава. – Общество по изучению Талмуда. – Общество хранителей субботы. – Литваки. – Дети моего дяди. – Я стал меламедом. – Меламед ходит по улице среди бела дня. – Снова в пути. – Макаровцы.

В Варшаву я ехал немного спокойнее, чем в Белосток. На ученье больше не надеялся, но решил, что в Варшаве, с помощью родных, найду какой-то заработок.

Поезд, новые, по-новому одетые люди – всё это было мне неведомо, но как раз в поезде я получил первый «урок» от большого города. Напротив меня в вагоне сидел хорошо одетый еврей с бриллиантовым кольцом на пальце. Он меня спросил, куда я еду.

«В Варшаву», - ответил я.

Как видно, приняв меня за ешиботника, он вздумал надо мной немного подшутить и спросил:

«Зачем вы едете в Варшаву?»

«Ищу какое-нибудь дело».

«Есть у вас там родные?»

«Дядя».

«Кто ваш дядя?»

«Реб Йоше Сегаль».

«Кто – реб Йоше? Чтоб его черти взяли!» - и он громко захохотал. Тут я понял, что в мире есть ещё другие люди, кроме наивных каменецких и брисских еврейчиков, и что надо быть осторожным.

Прибыл я в Варшаву к дяде, к тому самому обруганному реб Йоше. Явился и представился: я – из Каменца, внук гродненского раввина реб Лейзера. Дядя, реб Йоше, пожилой уже человек, поприветствовал меня, предложил сесть и стал распрашивать, как живёт его брат, каменецкий раввин, который, как я о том писал в первой части, умер в 1865-м году во время большой эпидемии холеры, то есть два года назад.

Я не хотел его огорчать рассказом о смерти брата и передал ему горячий привет от каменецкого раввина, которому я читал, чтобы он не утруждал своих больных глаз. Семья дяди, осведомлённая о смерти раввина, была мне очень благодарна за мою «белую» ложь и тепло меня приняла.

Дом дяди мне очень понравился. Сам он был мудрым евреем и часто выступал третейским судьёй. Большие богачи, миллионеры, повздорив друг с другом, приходили к нему, чтобы он их рассудил – не так, как было принято, что каждая сторона берёт себе доверенное лицо и оба выбирают арбитра, который выносит решение. Дядя решал сам.

Зарабатывал он также на сватовстве и был известным на всю страну сватом. Стоял у него железный ларец с огромными суммами денег – ассигнациями и золотом, которые дети реб Зимеля Эпштейна специально у него держали, поскольку после смерти реб Зимеля очень друг с другом воевали. Суд между ними дошёл до Петербурга, расходы на эту войну достигли более ста тысяч. Не добившись никакого толка, обратились к реб Йоше, чтобы он их рассудил.

Он с ними посидел в Петербурге и их рассудил. За такой кусок работы взял он пять тысяч рублей, и все остались довольны.

Многие приходили к нему за советом. Ни одно оформление партнёрства без него не обходилось. Спрашивали его мнения о любом деле и были уверены, что если реб Йоше одобрит партнёрство – оно продержится. И так и бывало.

В субботу вечером, на свободную голову, к дяде снова приходили богачи - обсуждать мировые проблемы. Как принято, он был большим политиканом, знаком был со всеми богачами, крупными торговцами, исключительно разбирался в характере каждого и мог предвидеть - кто из торговцев пойдёт дальше и быстрее других, а кто быстро свалится.

Как правило, он ни о ком не говорил плохо – считал, что язык надо сдерживать.

Он хорошо знал Талмуд и суждения галахических авторитетов, и его написанные на святом языке письма содержали много мудрости и блеска ума. Был он, к тому же, добрым человеком, которому нельзя было иметь при себе деньги. Стоило появиться у него нескольким сотням рублей, и кто-то как раз являлся с кислой миной – тут же он мог тому эти деньги отдать. Поэтому при появлении у него денег, жена его обычно внимательно следила за его руками - но мило, деликатно, дипломатично.

Первая жена у дяди умерла, когда он ещё был молодым. С ней он имел сына и дочь. Вторая его жена была дочерью варшавского переписчика Торы. Эта вторая жена с самой свадьбы обращалась к нему на «вы»:

«Пожалуйте, реб Йошеле, кушать... Пожалуйте, реб Йошеле, то, сё...»

Дети от обеих жён ходили вокруг него на цыпочках. Он говорил – и все дети стояли, как хасиды перед ребе. Две его дочери-барышни были очень хорошо воспитаны, и с ними было очень приятно общаться. Несколько недель, проведённых мною в доме у дяди, глубоко мне врезались в память. Я оказался словно в раю, среди красивых, добрых людей. Я всегда считал себя довольно приличным молодым человеком; но в этом доме я понял по-настоящему, что значит приличие, деликатность.