Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

Дорога была невыносимо дурна, в особенности по берегу реки Бельбека; грязь стояла выше ступиц колес, так что телега загребала ее, и потому, несмотря на шесть запряженных в нее рослых лошадей, мы подвигались шагом. Дорога по р. Бельбеку была устроена следующим образом: в крутой каменной горе, образующей берег реки, была на некоторой высоте вырублена узкая полоса для дороги; с одной стороны над ней возвышалась каменистая гора, а с другой был поставлен сплошной из камня парапет вышиной около 3/4 аршина; в этом парапете были оставлены отверстия для стока через них с дороги грязи, стекающей в огромном количестве во время дождей с откоса горы, ограничивающей противоположную сторону дороги. В проезд мой эти отверстия были заполнены засохшею грязью, так что грязь с дороги стекала только по верху парапета, где он случайно был ниже общей его высоты. В этой узкой грязной полосе, называемой дорогой потому только, что по ней ездили, валялись покрытые грязью околевшие волы; когда на них наезжала моя телега, я едва мог в ней удержаться. При морозах грязь несколько застывала только на поверхности, и тогда проезд делался совершенно невозможен. Вот каково было единственное сообщение нашего осажденного города с внутренними губерниями России; между тем было легко содержать его в исправности; стоило только очищать отверстия в парапете от засыхавшей в них грязи, что в обыкновенное время делали местные обыватели из татар, которые были удалены вскоре после высадки неприятеля в Крым, а о назначении рабочих для очищения отверстий в парапете никто не подумал.

В мае 1855 г., желая улучшить наше сообщение с Севастополем, по моему предложению начальник V (Московского) отделения Николаевской железной дороги Шернваль{535} (впоследствии тайный советник и начальник Управления железными дорогами) составил проект конной дороги из деревянных покрытых железной полосой рельсов и проект вагонов, на которых можно было бы перевозить скот и фуры без перегрузки. Приложив к этим проектам составленную мною пояснительную записку с указанием места, откуда можно было достать материалы, нужные для устройства дороги, способа устройства и списка протяжений, где эта рельсовая дорога наиболее нужна, я отправил их к главнокомандующему армией князю М. Д. Горчакову, прося вместе с тем моего брата наблюсти за тем, как будет принято мое предложение; на него не обратили никакого внимания. Под запиской я подписался «Русский»; я не смел подписать своей фамилии, опасаясь, что Клейнмихель будет недоволен тем, что я ее послал не через него; посылкой же к нему записки я боялся потерять время, которое считал весьма дорогим при тогдашнем нашем положении в Севастополе.

По дороге из Симферополя в Севастополь я обогнал ехавшего верхом юнкера Сергея Алексеевича Нарышкина{536}, старшего сына моего друга, {о котором я неоднократно говорил в «Моих воспомина ниях»}. Сергей Нарышкин находился постоянным ординарцем у князя М. Д. Горчакова. В рассказе этого юноши об Инкерманском сражении он обвинял своего начальника, который по диспозиции должен был сделать фальшивую атаку на французский лагерь для отвлечения внимания неприятеля от главных наших сил, наступавших у Инкермана, но по внушению генерал-лейтенанта Липранди{537} сделал свою атаку до того фальшивой, что ею не мог обмануть не только французского генерала, но и самого неопытного юношу. Я вез Нарышкину несколько денег золотой монетой, которою он был очень недоволен, не зная куда положить. Золотой же монетой я вез большие суммы разным лицам, в том числе Римскому-Корсакову^н, которого нашел в с. Бельбеке. Он также был недоволен получением золотой монеты, которую с трудом разменял на кредитные билеты. Между тем это золото меня чрезвычайно обременяло в продолжение всей дороги между Москвой и Симферополем, так как, опасаясь положить его в чемодан, который мог легко быть украден, я им набил все мои карманы.

В России звонкая монета ходила тогда al pari[98] с кредитными билетами, но меня снабдили золотом, а не билетами, в опасении, что последние ходят в Крыму ниже настоящей их цены.

Подъезжая к Бельбеку ночью на 30 ноября, я видел по направлению к Севастополю беспрерывные огни, которые сначала принял за падающие звезды; потом услыхал отдаленный грохот, подобный грому, и очень удивился такой сильной грозе в это время года. Наконец я понял, что это были пушечные выстрелы у Севастополя.

В с. Бельбеке я нашел генерала [Петра Андреевича] Данненберга{538}, только что сдавшего командование 4-м пехотным корпусом генералу [Дмитрию Ерофеевичу Остен-]Сакену и очень недовольного всем происходившим. Часть ночи, проведенной мною в Бельбеке, я слушал его рассказы, но еще более я слышал от него, когда на возвратном моем пути в Москву я догнал его на первой станции от Симферополя на р. Салгире. Там, лежа со мною на единственной кровати, он, большой охотник и мас тер рассказывать, проговорил всю ночь.