Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

20 февраля была назначена торжественная присяга в Успенском соборе, куда я по болезни не поехал. В начале звона на Ивановской колокольне один из самых больших колоколов, называемый Реут{559}, упал и проломал своды колокольни. Не знаю причины этого падения; в народе оно принято за дурное предзнаменование.

Неудобство домов, которые я и сестра нанимали в Денежном переулке, побудило нас в начале 1855 г. переехать; я переехал к старому Каменному мосту в дом Сорокина^н, напротив Кремля, а сестра на Знаменку в дом княгини Голицыной^н. Неудобства нашего нового помещения состояли в том, что оно было во 2-м этаже, а жене моей запрещено было ходить по лестницам, и в том, что, по новизне его отделки, в некоторых комнатах была заметна сырость. Первое неудобство было отстранено до некоторой степени тем, что по лестнице, на половину ее вышины, были проложены рельсы, на которые поставлено кресло; жена, садясь в него, могла посредством особого устройства сама подняться до половины лестницы. Относительно сырости в некоторых комнатах, мы надеялись, что она исчезнет к будущей зиме, но в этом ошиблись. К этим неудобствам присоединилось еще следующее, вполне неожиданное. Река Москва в обыкновенное время очень мелка, но вода в ней значительно поднимается в так называемые паводки и, в особенности, в весеннее половодье. Дабы она не могла выходить из берегов в центре столицы, набережные с обеих ее сторон устроены вышиною в 4 саж., так как вода в реке весной редко поднимается до этой высоты. 17 апреля 1855 г., в день тезоименитства нового Императора, был у генерал-губернатора торжественный обед; когда я поехал на этот обед, вода в реке была высока, но далеко еще не доходила до гребня набережных. Возвращаясь же с обеда, я нашел мостовую набережной затопленной водой. Жена моя ничего не знала об этом; я поспешил ее вывести из дома и посадить в экипаж, в который она взошла по доскам, намощенным на крыльце дома, затопленном уже водой. Мы прожили три дня до спада воды у сестры. Лошадей вывели из нашей конюшни, но экипажи нельзя было вывезти, и низ кузова нашей кареты отмок и отвалился. Новый непредвиденный убыток для моего чрезвычайно тощего кармана. Моя канцелярия помещалась в нижнем этаже занимаемого мною дома; с трудом спасли письменные дела, и спасавшие их едва успели выбраться через окно нижнего этажа {до возвышения в нем воды}.

По одной из статей статута ордена Св. Георгия, военнослужащие, не получившие этого ордена за военные подвиги, имели право по прослужении 25 лет в офицерских чинах получить 4-ю его степень с надписью «за 25 лет», если они участвовали в походах и сражениях против неприятеля. Я слышал, что в бытность Императора Александра II Наследником, он находил правильным отменить эту статью статута, а так как в июне 1855 г. исполнялось 25 лет моей службы в офицерских чинах, то я просил дежурного штаб-офицера штаба корпуса путей сообщения подполковника Демора{560} (умершего в 1873 г. в чине генерал-лейтенанта), чтобы он доставил мне сведение о времени действительной моей службы, за исключением нахождения в отпусках, и с зачетом походов против неприятеля, которые уменьшали 25-летний срок для получения Георгия 4-й ст. Демор мне прислал вычисление моей службы к получению этого ордена и вместе приказ с Высочайшим повелением от 15 мая 1855 г. об отмене пожалования Георгиевского креста за 25-летнюю службу. Вследствие этого Высочайшего повеления я не получил Георгиевского креста, так как ко времени его объявления я еще не выслужил 25 лет.

Я говорил выше о построенном на дворе алексеевского водоподъемного здания домике «для приезда начальства». Чтобы быть ближе к производящимся работам и избавиться от найма дач, я приспособил этот домик для своего летнего жительства. Он был очень тесен; в нем была только одна довольно большая комната, служившая мне кабинетом. Вокруг домика был узенький палисадник из акаций, из которого жена моя сделала цветник; в нем цветов было множество. Неудобство этого помещения состояло в том, что иногда близ него валили вывозимые из города нечистоты и что в расстоянии от него одной версты была бойня. Первое неудобство было устранено строгим надзором полиции, возбужденным моими жалобами; второе же нельзя было устранить, так что когда ветер дул с бойни, то вонь была невыносимая; оставаться на воздухе не было возможности и необходимо было сидеть в комнатах с запертыми окнами. Но даровому коню в зубы не смотрят.