Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

В марте 1856 г., вскоре по заключении невыгодного для России Парижского мира{569}, Государь приезжал в Москву. На Николаевской железной дороге поезд Государя сошел с рельсов, но не было никакого несчастия и никаких поломов в поезде. Главноуправляющий путями сообщения Чевкин провожал Государя и по приезде в Москву немедля воротился на место происшествия для исследования, причем взял меня с собой. Путь после проезда Государя не был исправляем; мы проехали в царском поезде несколько раз с различными скоростями по тому месту, где поезд сошел с рельсов, но он проходил свободно, и никакой причины к сходу поезда не отыскано. По осмотре пути, мы нашли в нем недостатки, которые, впрочем, не могли быть причиной схода поезда с рельсов; за эти недостатки Чевкин сделал замечание дистанционному инженеру Садовскому{570}, известному впоследствии по его товариществу с строителем железных дорог Петром Ионовичем Губониным{571} и приобретшему очень большое состояние. На сделанное ему Чевкиным замечание за недостатки в пути, он утверждал, что всему причиной оптовый подрядчик Смолин, – которого Чевкин тогда поддерживал, – и на каждое слово Чевкина отвечал десятками слов, так что последний на следующей станции просил передать Садовскому, чтобы он пересел в другой вагон.

Московский военный генерал-губернатор граф A. А. Закревский, в приезд Государя в Москву, не мог дать бала по случаю Великого поста. Бал был заменен раутом; на нем был П. Я. Чаадаев, который, как все русские и в особенности участвовавшие, подобно ему, в действиях, приведших к славному для России Парижскому миру 1814 г., был очень недоволен недавно заключенным миром. Он мне, так же как и некоторым другим, говорил на рауте: «Jʼai regardé avec beaucoup dʼattention le nouvel Empereur et je suis bien affl igé; voyez ses yeux qui n'expriment rien, mais rien du tout»[134], {572}. К этому он присовокуплял, что он очень рад тому, что скоро должен умереть. Его мнение о новом Императоре можно было приписать неудовольствию, происходившему из того, что Государь даже и не заметил его, тогда как Император Николай знал его лично и, конечно, обращал на него внимание. О своей же близкой смерти Чаадаев говорил давно, а потому на его предположение, высказанное на рауте, я не обратил особого внимания.

Император Александр II

С картины Е. И. Ботмана. 1856. Государственный Русский музей, С.-Петербург

Дней через десять после этого раута, по возвращении моем из Петербурга в Москву, в самый день Светлого Христова Воскресения, жена моя подала мне записку, полученную ею накануне от Чаадаева на мое имя. Адрес на записке был написан не рукой Чаадаева; по раскрытии записки, я увидел, что она камердинера Чаадаева, который уведомлял меня о кончине последнего и звал поскорее приехать. Я узнал впоследствии, что Чаадаев был болен в продолжение всей Страстной недели; в пятницу ездил в ресторацию Шевалье{573}; в этот же день ему были приставлены пиявки, по отпадении которых кровь не была остановлена; но Чаадаев в субботу собирался снова в ресторацию Шевалье. Шульц, хозяин дома, в котором Чаадаев жил, сидел у него, когда Чаадаев мгновенно умер. {Подробности его отпевания описаны мною в другой главе «Моих воспоминаний».}

В конце шестой недели Великого поста я ездил дней на десять в Петербург для испрошения разрешения напечатать составленное мною «Руководство к устройству водопроводов». {В начале главы изложено мною все относящееся до этого «Руководства».}

В начале мая я был снова потребован Чевкиным в Петербург. Он мне сказал, что Государь, – узнав о недостатке и дурном качестве воды в Ходынском лагере{574} близ Москвы, в котором обыкновенно расположен был в летнее время 6-й пехотный корпус, а в 1856 г., по случаю коронования Государя, будут стоять гвардейский и гренадерский корпуса и некоторые другие части войск, – повелел снабдить лагерь водой из р. Москвы, которая выше столицы хорошего качества.

Войска, стоявшие в лагере, устраиваемом перпендикулярно к течению р. Москвы, пили до 1856 г. воду из ручья Ходынки, запруженного в нескольких местах; в образованных прудах нижние чины купались и стирали белье; ручей этот весьма ничтожный, так что в сухое время в нем нет течения. За этой грязной и нездоровой водой нижние чины должны были, усталые от учений, ходить в глубокий овраг, при чем уставали еще более; вследствие всех этих причин между войсками было ежегодно много больных.