Мой XX век: счастье быть самим собой

Повторяю, наскоки литературных недругов пережить можно: собака лает, а ветер уносит, брань на вороту не виснет и пр. и пр. Тем более что на брань в журнале «Вопросы литературы» журнал «Наш современник» ответил конструктивной, как говорится, аналитической рецензией, а до этого были напечатаны положительные рецензии в журналах «Москва», «Молодая гвардия», «Огонек», «Волга» и пр.

4. Торпеда под книгу «Восхождение» о молодом Федоре Шаляпине

Беда не приходит одна: в издательствах сразу реагируют на недоброжелательные рецензии, даже устные разговоры. И до этого я уже не раз сталкивался с так называемым общественным мнением, а после «заметок» в «Воплях» положение всерьез осложнилось, вроде бы никто не ссылается на эти «заметки», но отношение резко изменилось.

В издательство «Московский рабочий» я сдал рукопись «Восхождение», документальное повествование о молодом Федоре Шаляпине. Одновременно с издательством я и в журнал «Москва» передал рукопись, о которой И.Ф. Бэлза отозвался положительно, и редакция опубликовала в 9 – 10-м номерах за 1983 год. Но «Московский рабочий» почему-то послал на рецензию человеку, совершенно неизвестному в литературе, и этот рецензент написал бездарную в профессиональном отношении рецензию. Потом написал рецензию Н.Г. Самвелян, с мнением которого можно было и соглашаться, но можно и спорить, так что возникла такая ситуация, когда два человека об одном и том же высказали разные мнения. Ну что ж, бывает, идет острая групповая литературная борьба, когда одни хвалят «своих» и беспощадны к «чужим», а другие – в точности, как говорится, наоборот.

Сохранилась моя переписка с издательством «Московский рабочий», из которой объективный читатель может понять, как трудно жилось русскому писателю, отстаивающему свою точку зрения на мир, на людей, на историю России и на роль выдающихся сынов России в развитии ее культуры, искусства, литературы.

В главную редакцию издательства «Московский рабочий».

«Уважаемые товарищи!

После внимательного изучения материалов, полученных мною из редакции художественной литературы вашего издательства на мою документальную повесть о молодом Шаляпине, я пришел к выводу, что рассмотрение моей рукописи было необъективном и предвзятым, кроме рецензии Н. Самвеляна (Лесина).

Редакционное заключение и редакционное письмо по существу основано на абсолютно неприемлемом для меня отзыве Аристархова, имя которого для меня совершенно неизвестно, а потому и не может быть авторитетным. Да и по существу его высказывания до поводу моей рукописи свидетельствуют о его полном непонимании жанра документальной повести, основанной на подлинных фактах, а не на вымышленных так называемой фантазией художника. Он приводит мне в пример Тынянова, говорившего, что он пишет тогда, когда нет фактов. Сейчас нельзя фантазировать по поводу жизни знаменитых людей, нужно стоять только на почве фактов. Во всяком случае я придерживаюсь именно этой точки зрения, работая над биографиями замечательных людей. И если Константин Коровин в своих воспоминаниях о Шаляпине вспоминает тот или иной эпизод, то биограф, естественно, критически и по-своему использует его. Или если Шаляпин в своих мемуарах вспоминает, что он был в молодости «провинциален и неуклюж», то биограф имеет полное право вложить эти слова в уста самого Шаляпина в своем сочинении, а не придумывать других.

Словом, решительно возражаю против тона, каким написаны эти редакционные материалы, тона недружелюбного, незаинтересованного как по отношению к автору документального сочинения, так и по отношению, скорее всего, и его героя.

В связи с этим прошу дать на контрольное рецензирование и чтение в редакции более компетентным и заинтересованным лицам.

С уважением В.В. Петелин.

Апрель 1983 г.».

Заведующей редакцией художественной литературы Л.А. Суровой.

«Уважаемая Людмила Алексеевна!

В Главную редакцию издательства я сообщил о своем несогласии с рецензией А. Андриянова, рецензией необъективной и недоброжелательной.

В дополнение к высказанному в письме в Главную редакцию сообщаю Вам следующее:

Все эти месяцы я работал и продолжаю работать над рукописью, над стилем, языком, композицией, словом, обычное дело, когда автору хочется снова и снова возвращаться к своему сочинению, когда приходят какие-то новые мысли по ее улучшению. Но вот что меня больше всего стало беспокоить – это музыкальная, искусствоведческая, что ли, сторона моего сочинения. Конечно, грубых просчетов в рукописи нет по этой части, но могут быть какие-то нюансы, которые от нас с вами могут ускользать.