Мой XX век: счастье быть самим собой

Мэтьюсон выдвигает, собственно, свою концепцию развития советского искусства, вступающую в противоречие с фактами, ибо эти факты часто подаются очень произвольно. Согласно этой концепции, РАПП выступает у него... защитником реализма, и только рапповские идеологи, по его мнению, провозглашают лозунги «безжалостной правды жизни», создание образа «живого человека» со всеми его достоинствами и недостатками, а после «разгона» РАППа в 1932 г. такая трактовка человека в литературе, по мнению американского ученого, стала считаться «опасно-отрицательной», и призыв сосредоточить свое внимание на изображении человека вне зависимости от его классовой принадлежности был осужден как «психологизирование» и приписан вредному (?!) влиянию Льва Толстого, Флобера и других писателей прошлого. Так, оказывается, что начало первого пятилетнего плана, быстрый рост производительных сил страны, призыв к тесной связи писателя с жизнью, призыв наблюдать жизнь «снизу», в непосредственном контакте с рабочими и крестьянами, переделка человеческих характеров, начавшаяся в результате бурного обновления форм и устоев жизни, – все это было, по мнению Мэтьюсона, «враждебно по своей природе свободному выражению творческого воображения».

Естественно, что в результате такого тенденциозного подхода к советской литературе конца 20-х и начала 30-х годов и оказывается возможным сделать вывод, что «это был период голой экспериментации, который не дал никаких ценных литературных произведений». И тут же одновременно утверждается прямо противоположное – будто бы, «несмотря на строгую цензуру, хорошие (!) писатели продолжали писать хорошо».

Но что значит «писать хорошо», по Мэтьюсону? Это означает изображать жизнь вне трудовой и политической сферы жизни человека, изображать «чистую» психологию, только нюансы человеческих переживаний. С этим критерием ученый и подходит к произведениям этого периода. А согласно этим критериям, даже В. Катаев в романе «Время, вперед» мало внимания уделяет описанию производственных процессов, а акцентирует внимание лишь на психологических переживаниях. Согласно концепции Мэтьюсона, не романы Леонова, Федина, Шолохова, Фадеева, Серафимовича, Фурманова лежат в русле главного направления развития советской литературы, а романы «производственные», лишенные психологии, романы, где человека вытеснила машина.

Официальным образцом такой литературы, которому якобы «предписывалось» следовать всем, был «Цемент» Гладкова – «одна из первых производственных книг». «Основным содержанием книги являются чертежи, статистика и машины. В романах подобного типа люди являются хозяевами машин в том смысле, что достигаются новые производственные цели. Но в то же время все человеческие проблемы решаются соотносительно с нуждами машин, а сам человек становится... орудием своих орудий».

Но стоит только обратиться к подлинным историческим фактам – и прежде всего к самому роману – как от этой «концепции» ничего не останется. В самом деле, разве критика 20-х годов, признавая «Цемент» значительным, ярким произведением, не отмечала его существенных недостатков в области композиции, неотчетливости некоторых характеров. Разве В. Полянский – один из заметных критиков того времени, не писал, возражая П. Когану, что в романе «две темы объединены искусственно, так что невольно раздражаешься», что автор «увлекся Дашей, уделил ей больше внимания, чем в данном произведении следовало», что «материал на два романа он втиснул в одно произведение, и в романе образовалось два центра», в романе много лишних деталей, «ненужных, убивающих стройность произведения» и т. д. Одновременно с этим разве И. Кубиков в книге «Рабочий класс в русской литературе» не отмечает существенных недостатков романа?

Ф. Гладков создал значительное и новое по своей теме произведение, поставил много проблем, вывел ряд своеобразных, оригинальных типов людей. И в этом его бесспорная заслуга. Но вместе с тем в «Цементе» было так много недостатков, настолько роман был художественно несовершенным, что М. Горький в письме к А. Воронскому отнес его к произведениям «не художественным в принятом смысле слова, но и не чисто «агитационным». Горький, называя литературу «искусством пластического изображения посредством слова», резко выступал против тех писателей, кто упрощенно понимал свои задачи. В статьях «По поводу одной полемики» и «О прозе» Горький критикует романы Ильенкова, Белого, Панферова за неумелое использование слова при изображении людей, пейзажей. Особое внимание Горький уделяет роману Гладкова «Энергия», в котором недостатки «Цемента» сказались еще резче и определеннее. Горький в своих письмах Гладкову не раз обращал его внимание на небрежное словотворчество. В статье «О прозе» Горький публично выступил против упрощенного понимания реализма, бытовавшего в некоторых литературных кругах того времени (Гладков, Серафимович, Панферов и другие). Горький называет Гладкова «реалистом», вкладывая, однако, в этот термин иронический смысл, потому что «реализм он понимает весьма упрощенно».