Мои знакомые

Тут, наверное, были какие-то сложности, связанные с Лёниным положением женатого человека, интересной наружностью и бог знает чем еще, чему он, как видно, не радовался, опасаясь семейного разлада. Но отказать ребятишкам он тоже не мог и теперь смотрел на меня вопрошающе, словно ожидая совета.

Что я мог — в таких делах сам черт не разберется.

— Знаете, — вдруг сказал Леня с неожиданной откровенностью, — насмотрелся я на женатых друзей, тоска берет. У иных жены — девчонками были люди как люди, а как только печать — в паспорт, начинает власть забирать. Живи так, как тебе велят, никуда ни шагу, дом — тюрьма, ни на кого не взгляни. Чуть что — скандал. Ну разве можно так — все равно что бить молотком по хрусталю. Нельзя же заставить человека быть нежным, любящим… А моя вот не ревнивая. Во всяком случае, виду не показывает. Так, скиснет маленько, и мне ее жалко. Должен я ее жалеть или нет?

— Обязательно. Такую — должен.

— Ну вот, я им сейчас все покажу, и гуд бай, никаких прогулок, ну их… Тут же кругом глаза и уши, такого понаговорят…

Неожиданно со стороны кухни раздались резкие звуки гонга. Это жена Марка — Наталья, объяснил Леня, зовет всех к ловушкам. Кольцевание — святой час, общая работа. И значит, хочешь не хочешь, а экскурсию надо отставить — служба. Леня явно повеселел, а меня все больше заботило отсутствие Дольника.

— Будет он, куда денется, к обеду обязательно, так что вы все-таки посторожите возле гонга.

Сторожение мое кончилось тем, что Наталья Виноградова позвала к обеду. За деревянным, дочиста выскобленным столом уже сидели ребята-орнитологи. На этот раз собрались почти все, должно быть, соскучились друг по дружке в своих одиночных занятиях. Кроме знакомых, был еще один щеголеватый на вид парень в домотканом вязаном свитере, как потом оказалось, орнитолог Гедиминас, наезжавший сюда из Литвы по своим научным делам. А между ним и Леней сидела рослая девушка с немного задумчивым, наивным лицом, судя по всему — практикантка: она и здесь, за обеденным столом, все совала Лене какой-то расчерченный график и полушепотом что-то спрашивала. То ли она была прикреплена к нему, то ли он по привычке помогать всем и ей не отказывал. Обращался он к ней с шутливой уважительностью, на «вы».

— Вы, Лариса, вот здесь, по-моему, не учли сроков…

— Ну побудем, — сказал Гедиминас и отпил из стакана компот — жарко было, солнце пекло сквозь стекла. И тотчас завязался разговор все о том же — о раннем прилете скворцов, которые стали бичом для местных полей, а где-то их нет вовсе, и, стало быть, надо думать о том, как скорее научным методом расселять полезных птиц по всей территории страны.

— Давайте отдохнем от проблем, — буркнул Гедиминас. — Леня, где информации?

Леня, штатный политинформатор, как бы между прочим заметил, что все тут люди взрослые, могли бы и газету почитать самостоятельно. А в общем, обстановка накаленная.

— Президент давит на санкции, общий рынок лихорадит, НАТО бредит ракетами, соцлагерь крепнет…

— А выводы?

— Хочешь не хочешь, надо крепить оборону.

И, словно в ответ на его реплику, где-то в небе с грохотом пронесся к морю самолет.

— Ужас, — сказала Лариса, зажав уши, — зачем только человек рождается?

— За тем, что и птица, — все тем же полушутливым тоном заметил Леня, — прийти, дать потомство и исчезнуть.

— И кладет все силы, — скептично буркнул Гедиминас, — чтобы прожить свой отрезок с максимальным комфортом, за что и борется, не жалея живота.

— Упрощаешь, — сказал Марк, который тут на правах старшего разговаривал в чуть заметном наставительном тоне. — Да-да, — остановил он ладонью протестующий жест Гедиминаса, — я тебя понял. В природе все живет одно за счет другого, естественная цепочка. Но человек — существо мыслящее. Взаимопонимание — тоже закономерность. Человеческая.

— О боже — человечество! — обронила Лариса. — Двое под одной крышей не могут ужиться. Хоть бы придумали какие-нибудь таблетки, что ли, «Взаимопонимин»! Против собственнического инстинкта. И применяли насильно.

— Человек — открытая, постоянно меняющаяся система, — отозвался Леня, — таблетками не поможешь, тут важна среда, и притом кристальная.

— Не обязательно, — вскинулся Марк, — среда — бог, но и сам не будь плох. В любых случаях, не говоря уже об экстремальных, важны не столько условия и обстоятельства, сколько состояние души. Совесть, дорогие мои, совесть, помноженная на волю! Воспитание всегда драматично. И воспитывать, воздействовать можно только любя. Холод, несильные таблетки — вздор! Но прежде чем воспитывать других, надо совершенствовать себя, одно без другого мертво.

— Что-то уж очень обще, — заметил кто-то из сидевших.

— А конкретней — наш с вами пример. Условия далеко не парниковые, а ведь живем дружно, не киваем на обстоятельства. Я знаю людей, они есть и среди нас, которым жизнь далась нелегко, были обиды и отчаяние, и все же они оставались людьми. Так что хватит болтать попусту, а то в горло кусок не лезет.