Мой золотой Иерусалим

Филлипа снова стала слушать радио, и Габриэль, которого вдруг охватило отчаяние при мысли о ничем не заполненном оставшемся до сна часе, поспешно-опрометчиво спросил ее, как она провела день. И она стала рассказывать ему сбивчиво и долго своим монотонным тихим голосом, что ходила днем в аптеку за аспирином для детей, но из-за дождя не дошла до той аптеки, куда ходила обычно, а зашла в ближайшую — на соседней улице. Она объяснила, что никогда не ходила в эту аптеку — там такие пыльные, засиженные мухами витрины, устаревшая реклама и слишком медленное обслуживание. Выслушав заказ, старик аптекарь долго с недовольным видом рылся в ящиках, потом, вздыхая, с трудом поднялся по ступенькам и скрылся в глубине аптеки, но и там ничего не нашел, вернулся за прилавок и опять стал рыться в ящиках, не давая Филлипе уйти, бормоча, что он знает, где-то этот аспирин был, и тут дверь аптеки открылась и вошла его старуха жена, едва ли моложе и крепче, чем он сам. И старик сказал ей — словно они были в аптеке одни или даже не в аптеке, а у себя в комнате, — что дальше так нельзя, что он больше так не может и им надо бросить дело и жить на свои пенсии. «Когда ты уходишь, я не справляюсь, Эди, — сказал он жалобно. — Совсем не справляюсь».

А Филлипа стояла и слушала эти горестные излияния, и наконец ей дали аспирин — с таким видом, как будто ей не следовало ничего просить, как будто ей следовало знать, что просить не надо.

— И ведь я действительно знала, — заключила Филлипа. — Я по виду этой аптеки поняла, что не надо туда заходить. Об этом кричали их витрины.

— Но ты же не виновата, — сказал Габриэль. ~ И наверное, им очень нужно было продать тебе аспирин, иначе они закрыли бы аптеку.

— Да, нужно. Но они не могли, — ответила Филлипа.

Клара, придя домой, стряхнула с волос белое конфетти и улыбнулась себе в зеркало, убедившись, что выглядит очень неплохо. Ей не хотелось ложиться спать — она чувствовала, что слишком взволнована и вряд ли уснет. Она даже ощущала легкую тошноту, напомнившую ей первое посещение Денэмов. Подташнивание и нервное напряжение появлялись, когда она находила именно то, что искала. Клара всегда предчувствовала, что встретит такого мужчину, как Габриэль, что будет такой обед в полумраке, такой эпизод на незнакомом полу, и это произошло. Она ликовала, но к ее ликованию примешивалась тревога, Клара понимала, что судьба помогает, благоприятствует ей в каком-то великолепном безумии, что обстоятельства, как нарочно, складываются так, чтобы она поверила в справедливость собственной непомерно высокой самооценки. Клара сознавала, что она слишком хороша для таких, как Уолтер Эш, и вот у нее есть Габриэль. Казалось, самые смелые желания осуществимы. При этом Клара не считала, что так и должно быть в жизни, она чувствовала, что самонадеянно поплыла против течения в потоке человеческих судеб и рано или поздно будет отброшена назад.

Она была слишком взволнована и жалела, что больше не живет в общежитии и не может зайти к кому-нибудь из подруг и все рассказать. Телефонными разговорами она не увлекалась, приученная пользоваться телефоном в ограниченных дозах, и единственным человеком, кому она теперь рассказывала такие вещи, была Клелия. А Клара не знала, обрадует ли Клелию эта новость.

Но в конце концов она все-таки позвонила Клелии — не для того, чтобы все ей рассказать, а просто поболтать. И пока они разговаривали, Клару совсем не мучило сознание того, что она обманывает Клелию, — наоборот, она чувствовала, что обладание тайной придает дополнительное измерение, дополнительную значимость ее существованию. У каждого из Денэмов всегда были свои сложности, и теперь у нее появились свои. Кларе даже казалось, что Габриэль — еще одно связующее звено между ней и Клелией. Ей ни на мгновение не приходило в голову, что Клелия может попросту возражать. Клара ощущала себя пребывающей в мире, где такие соображения не существуют. И все-таки она знала, что лучше ничего не говорить — как Клелия никогда ничего не говорила о Мартине и теперь ничего не сказала о возвращении его жены. Они разговаривали о другом — о курсе по истории религии, который слушала Клара, о поясе от платья, который утром потеряла в автобусе Клелия… Но за их словами маячили тени чего-то еще, и Клара чувствовала, что чем гуще тени, тем ближе она к густому лесному сумраку, в виде которого ей представлялась сама жизнь.

Повесив трубку, она несколько раз прошла взад-вперед по комнате, думая, что не сможет уснуть, а потом легла в постель и тут же уснула.

Глава 8