Моя бабушка – Лермонтов

После этого Жорик включал милицейскую рацию, которая трещала, хрипела, вопила, и начинал общаться с Асланчиком. При этом Жорик вел машину так, что клиенты, утонув на мягких сиденьях, вдыхая запах натуральной кожи, совершенно сходили с ума. Слева от них была гора, справа обрыв, но они сидели и смотрели на закат. Или на горного козла, который скакал по скалам.

– Асланчик! – кричал в рацию Жорик, проходя очередной поворот серпантина. – Ты знаешь, где я? Ты не знаешь, где я. И ты не знаешь, какой я дурак, что согласился ехать. За такую цену, что в убыток себе еду! Проехай мимо Залины, очень тебя прошу. Скажи ей, что ее муж дурак! Нет, я не знаю, когда вернусь. За такие деньги лучше вообще не возвращаться – Сурик меня на смех поднимет! Зачем я поехал? А где людям найти такого дурака, как я?

– Асланчик, дорогой! Проехай на вокзал. Скажи Сурику, что ты знаешь, где я! У источника! Лучше бы он поехал. Спроси у него, он уже походил? И пусть мне не говорит, как походил! Скажи ему, что я сто раз дурак, раз согласился ехать за такую цену. Почему согласился? Потому что думал про шахматы!

– Асланчик, дорогой! Проехай в школу! Скажи, что дедушка Русика такой дурак, что согласился ехать за такую цену. Пусть мальчик сам домой идет. Дедушка не сможет его забрать!

– Асланчик, дорогой! Передай Сурику, что если он отдал мне коня, то такой же дурак, как и я, что согласился ехать за эту цену!

Переговоры длились всю дорогу. Жорик не расставался с милицейской рацией. Через начальника ГАИ он успевал передать сообщения всем – от редакции газеты и ее главного редактора до сельсовета, где работал его очередной троюродный племянник со стороны жены (племянников у Жорика было немыслимое количество, от прямых до внучатых).

Клиенты нервничали. Их можно было понять – таксист оказывался не просто таксистом, а обладателем колоссальных связей среди самых высокопоставленных чиновников, а также в прессе. Не говоря уже о том, что у этого таксиста имелась собственная милицейская волна. Клиенты уже не знали, что и думать. То ли заплатить такому важному водителю в два, в три раза больше, то ли выйти на повороте и поймать попутку.

– Мы заплатим больше, сколько скажете, – говорили они.

– Нет! – гордо отвечал водитель. – Раз я согласился быть дураком, то это моя вина.

Где-то в середине маршрута Жорик сворачивал с основной дороги на проселочную.

– Куда мы едем? – вжимались в сиденье клиенты. Они уже были готовы ко всему. За маршрутом их передвижения следила милиция. Сурик через Асланчика передал, что едет следом, чтобы Жорик смог сделать свой ход. Не мог ждать, так переживал за своего коня.

– Зачем он едет? Чтобы быстрее проиграть? – смеялся Жорик в рацию. – Он проиграл, когда отдал мне пешку! Зачем ехать за собственным позором?

Эти двое могли биться сколько угодно, но предложение ничьи считалось «позором» и «проявлением слабости».

– За то, что я такой дурак оказался, я сам решаю, куда ехать, – строго объявлял Жорик.

Он вез «туристов» в кафе к Луизе.

Луизу не надо было предупреждать о приезде – пироги, курица, шашлык, вино и арака имелись всегда. Кафе «У Луизы» стояло на самом берегу реки. Как оно еще не свалилось в бурлящий поток – непонятно. Про заведение знали только свои, местные. И заезжали вот так, как Жорик, – по дороге. Или если клиенты просили «местный колорит». Колорита у Луизы хватало – ручной горный козел Азамат, корова Роза, коза Эмма. Луиза сама делала сыр на пироги, лично пекла лепешки из кукурузной муки, которую лично же и перемалывала на ручной мельнице. А как Луиза варила кофе! Ради этого кофе стоило и триста километров проехать. А какое у Луизы было домашнее пиво, которое она подносила гостьям! Не пиво, а мед! Сладкое, чуть хмельное. Женщины, которые сначала морщились – фу, пиво, потом не могли оторваться от стакана.

Гостей усаживали на лавках под шатром. Внизу, стоит только заглянуть за перила, шумела река. Шум не прекращался. Луиза никогда не включала музыку, даже если гости просили.

– Слушайте реку, – отрезала она, подавая на стол.

И гости послушно «слушали реку». Через десять минут к шуму привыкали, а уже уезжая, не понимали, как можно жить без шума реки, постоянного, непрерывного, такого страшного и прекрасного одновременно.