Читаем Моя Богиня. Несентиментальный роман. Часть вторая (СИ) полностью

  Студентов и аспирантов, тихо и мирно проживавших там, коменданты начали спешно разбрасывать по другим корпусам и зданиям Дома студентов. Выселили и блок Кремнёва в полном составе, не дав парням спокойно дожить до конца учёбы и спокойно же выпуститься на волю с дипломом и нагрудным знаком в руках. Гадёныш-Меркуленко, тайно собрав вещи и не попрощавшись ни с кем из бывших друзей-товарищей, перебрался с братушками-хохлами на Шаболовку, в ДАС, о чём ранее уже говорилось. Ну а Кремнёва и Жигинаса переселили в соседнюю зону "Ж" - 9-этажную пристройку к зоне "В", где им двоим аж целый блок на первом этаже выделили, так что у каждого было теперь по отдельной комнате. Красотища!... А если учесть, что Жигинас в это время начал уже с Левченко жить на постоянной основе, и общажная комната ему была не нужна, фактически, - то и выходило, что Кремнёв получил себе в марте-месяце в личное пользование отдельную 2-комнатную квартиру со всеми удобствами. Настоящий подарок преподнесла ему Судьба напоследок - да какой! Живи, как говорится, и не тужи, Максим, веселись и радуйся, парень, и хотя бы под конец учёбы себя человеком почувствуй, отдохни от товарищей и друзей, от надоедливого их присутствия рядом...





  Но ни радости, ни веселья, повторим, у героя нашего не было ни грамма на лице и на сердце. А всё было с точностью до наоборот - пессимизм и тоска ужасная одолевали его, страстотерпца, в тот прощальный со студенчеством момент, душу мятежную и беззащитную поедом ели. Он слонялся по блоку сутками как приговорённый на казнь - одинокий и неприкаянный молодой человек, всеми брошенный, преданный и забытый, бледный, худющий, больной! - и мучительно отсчитывал дни и часы до конца июня. Страшного времени, понимай, когда его как котёнка паршивого коменданты с вещами на улицу вышвырнут - и тут же забудут про него, умоют руки. И они забудут, и педагоги прежние, и друзья - товарищи по общаге, спорту, курсу и кафедре, которым он будет не нужен уже, не мил и не интересен. Пути-дорожки их разойдутся!



  И тогда - хана! - как говорят евреи. Конец без-печной и без-шабашной юности, в которой у него было всё, что только душе угодно! - цель великая и духоподъёмная стать крупным учёным-историком, учёба, спорт, любимая девушка и уважаемые рядом люди, преподаватели, тренеры и студенты, знакомством с которыми он очень гордился все 5-ть студенческих лет, благодарил за них Бога! Это всё разом исчезнет летом как райский и безмятежный сон, как красочный мираж в пустыне. И не останется уже ничего и никого в новой самостоятельной жизни, что его окрыляло, вдохновляло и радовало все прежние годы, вызывало уважение к самому себе - студенту Московского Университета. В июле-месяце от всего этого богатства и благолепия не останется и следа, и он будет в Москве никому совершенно не нужен со всеми своими знаниями, дипломом и нагрудным знаком. Ни-ко-му! А всё оттого, что у него не будет тут ничего - ни угла, ни близких людей, ни той же работы, фактически! И всё придётся опять начинать с нуля, с чистого листа по сути... А хватит ли у него на это начало сил и возможностей, запала внутреннего, энергетического, упорства, стойкости и воли?... Кто ж знает? кто скажет? кто даст путный и толковый ответ? В молодую самостоятельную жизнь, словом, он должен будет вступать один-одинёшенек, не рассчитывая ни на кого, - на чью-либо помощь дружескую, совет и подсказку!...





  2





  Но больше, но сильнее всего в этом прощально-траурном деле его страшило и напрягало другое. Мезенцевой Тани уже не будет рядом - АНГЕЛА-ХРАНИТЕЛЯ его, его СВЕТОНОСНОЙ и ЛУЧЕЗАРНОЙ БОГИНИ! И, одновременно, по-настоящему дорогого и духовно-близкого человека, почти что родной сестры - так именно ему с первого дня и казалось! Чудной и милой девушки, труженицы великой, красавицы и умницы, которая, сама того не ведая и не подозревая, крепила и подпитывала его на истфаке, на учёбу и спорт вдохновляла, на трудовые свершения летом. К ней он последние 4 года как стебелёк к солнцу тянулся, или как тот же ребёночек-грудничок тянется к своей матушке в надежде получить от неё всё, что только душе угодно.



  И вот теперь этого "несмышлёныша-грудничка" от матушки родненькой будто бы силком отрывают-оттаскивают злые люди. И мальчугану страшно становится из-за этого, ужасно тоскливо, одиноко и без-приютно во враждебном и холодном мiре, где повсюду волчьи законы правят бал, где сильные вечно пожирают слабых, и где каждый хочет каждого поработить и за счёт порабощённого обогатиться. Не удивительно, что все мысли его, "мальчугана зелёного и без-правного", были только о ней - о своей духовной защитнице и кормилице. И о счастье, о рае земном, которого он лишается вместе с её потерей...





Перейти на страницу:

Похожие книги

Последнее отступление
Последнее отступление

Волны революции докатились до глухого сибирского села, взломали уклад «семейщины» — поселенцев-староверов, расшатали власть пастырей духовных. Но трудно врастает в жизнь новое. Уставщики и кулаки в селе, богатые буряты-скотоводы в улусе, меньшевики, эсеры, анархисты в городе плетут нити заговора, собирают враждебные Советам силы. Назревает гроза.Захар Кравцов, один из главных героев романа, сторонится «советчиков», линия жизни у него такая: «царей с трона пусть сковыривают политики, а мужик пусть землю пашет и не оглядывается, кто власть за себя забрал. Мужику все равно».Иначе думает его сын Артемка. Попав в самую гущу событий, он становится бойцом революции, закаленным в схватках с врагами. Революция временно отступает, гибнут многие ее храбрые и стойкие защитники. Но белогвардейцы не чувствуют себя победителями, ни штыком, ни плетью не утвердить им свою власть, когда люди поняли вкус свободы, когда даже такие, как Захар Кравцов, протягивают руки к оружию.

Исай Калистратович Калашников

Проза / Историческая проза / Роман, повесть / Роман