Моя Богиня. Несентиментальный роман. Часть вторая (СИ)

  Был он рабфаковцем, как и Вовка Козяр, поступил в МГУ после Армии, где служил в специальных элитных войсках, про которые не любил рассказывать почему-то; а может - не мог по причине особой секретности. Родом он был из Владимира, из семьи потомственных лесорубов. Был ужасно здоровым двухметровым красавцем-богатырём под 120 килограммов веса, имевшим косую сажень в плечах и на спор рвущим толстенные верёвки руками. И не мудрено: обе лапищи у него были размером с большую сковороду, а силища как у буйвола! Он бензопилой "Дружба", как ребята-строители про него рассказывали, работал как перочинным ножиком, тяжеленые брёвна один обычно таскал, с топором управлялся знатно и профессионально: с детства был к плотницкому ремеслу приучен... Но в лесорубы, однако ж, не пошёл, как его просили о том родители, - захотел учиться. Книжки очень любил: скупал их в Москве в букинистических лавках в огромных количествах и переправлял домой, боясь воровства общажного. Надеялся, парень, под старость, когда заимеет свой дом, создать себе там личную библиотеку как у профессора, которых он боготворил, на которых очень хотел быть похожим.

  Поражало в Василии ещё и то, что он, хотя и учился на историческом факультете, но больше-то тяготел к философии: философы больше были ему по душе - и русские, и европейские, - их мудрёные сочинения он скупал и читал охотнее авторов-историков. И разговаривать про них часами мог с приятелями по вечерам: учёные историки во главе с Карамзиным от него подобной чести не удостаивались...

  19

  Так вот, Воронов невзлюбил Жигинаса с первого дня, как только на одном этаже башни с ним очутился, и вынужден был каждый вечер его лицезреть, "терпеть, как он сам говорил, Серёгину поганую рожу"! До этого-то он его редко на факультете видел и плохо знал: они все три курса учились в разных группах и даже разных потоках! А тут их словно бы на смех свела Судьба - да близко!

  Не удивительно, что встречая Серёгу вечером на этаже, на кухне или в умывальной комнате, Воронов непроизвольно начинал беситься, выходить из себя. И начинал сразу же задирать Серёгу, которого он по имени ни разу не называл, только по кличке: "Зяма".

  - Надоел ты мне уже, Зяма, хуже горькой редьки! - с ухмылкой недоброй говорил он ему. - Какого х...ра ты у меня вечно под ногами крутишься, мозолишь мне глаза?! Я когда тебя вижу по вечерам - долго уснуть потом не могу: у меня от твоего вида мерзкого надолго настроение портится.

  А бывало, и погрознее скажет: это когда рассерженный Жигинас начинал вдруг с дерзким вызовом на него смотреть - стращать как бы.

  - Ещё раз ты на меня так посмотришь, Зяма, - грозно подступал к нему Вася, сжимая пудовые кулаки, - ты у меня вообще окосеешь, глаз лишишься, понял. Гнида сушёная, мерзопакостная!

  Жигинас бесился, ясное дело, из-за такого крайнего с собой обращения, которого он не терпел и не прощал никому, - но с гигантом-Вороновым поделать ничего не мог: тот бы его раздавил как цыплёнка - и не заметил бы этого. Но однажды Серёга не вытерпел всё же - публично огрызнулся обидчику. И получил от Васи по полной в ответ, что чуть было на тот свет не отправился и Богу душу не отдал...

  20

  Произошло это так, если уж описывать тот роковой случай поподробнее. Однажды вечером жильцы 20-го этажа башни высыпали в коридор в полном составе, чтобы сообща обсудить простой бытовой вопрос: уборку подсобных помещений. Старая уборщица уволилась от них, а новую ещё не взяли. Вот студенты-старшекурсники и должны были сами туалет, кухню и ванную комнату на этаже убирать - пока не появится у них новая тётя Мотя со шваброй. А для этого надо было расписание уборок обсудить и очерёдность.

  Парни вышли в коридор лениво и стали по очереди предлагать варианты уборки. Высказал своё предложение Козяр Володька, помнится, за ним - Меркуленко, Кремнёв, Богатырь, Гацко и другие взяли слово. Но когда дошла очередь до Жигинаса, и он начал что-то своё предлагать, - так Воронова всего аж затрясло и передёрнуло от злости.

  - И этот долбак ещё что-то там стоит и тявкает невразумительное, - тихо, но очень зло прошипел он, играя желваками и недобро посматривая на Серёгу. - Как будто его кто-то тут будет слушать и понимать!

  - Да заткнись ты, наконец, лапотник деревенский, чумазый! - не выдержал и взорвался гневом и ненавистью Жигинас, побагровев в два счёта. - Надоел ты уже мне со своими подколами и придирками идиотскими, до печёнок достал! Цепляется каждый Божий день и цепляется, сволота владимирская!