Моя борьба. Книга пятая. Надежды

– Нет, на самом деле это правда. Характер ни при чем. Это объективный факт.

– Ну да, ну да. – Он взглянул на часы: – Мне пора на занятия. Может, выпьем потом пива? Ты во сколько заканчиваешь?

– В полпятого.

– Давай тогда в пять в «Опере»?

– Давай, почему бы и нет? – сказал я.

Он прошел по коридору мимо перегородок и скрылся на лестнице.

* * *

Когда я вечером пришел в «Оперу», он сидел за столиком один. Я взял пиво и уселся напротив.

– Я прочел твой рассказ, «Дежавю», – улыбнулся он. – Хороший.

– Прочел? Прямо сегодня? Где ты его взял-то?

– В библиотеке. Там от Борхеса много, согласен?

– Да. Или от Кортасара.

Я смотрел на него и улыбался. А он из тех, кому и впрямь до всего есть дело. Стал бы я заморачиваться и искать в библиотеке рассказ какого-то малознакомого парня, с которым собираюсь выпить пива? Да ни за что на свете. А вот Туре заморочился.

Невысокий и невероятно деятельный, он производил впечатление открытого и приветливого, такие то и дело посмеиваются, поглядывают по сторонам, отпуская реплики и не боясь, что их неправильно истолкуют, – но в то же время я замечал в нем некую замкнутость, она проявлялась после того, как он окунался в общение: Туре вдруг выпадал из действительности, взгляд его делался пустым, что бы вокруг ни говорили, он ничего не слышал, продолжалось такое лишь несколько секунд, со стороны было почти незаметно, однако я увидел это еще на первых планерках, и мне стало любопытно.

– Ты давно тут живешь? – спросил он, глядя на меня поверх пивной кружки.

– Четыре с половиной года, – ответил я. – А ты?

– Всего полгода.

– Что изучаешь?

– Литературоведение. А потом собираюсь философией заняться. А ты?

– До второго курса доучился, тоже литературоведение. Но давно. В моей жизни три года ничего не происходит.

– Уверен, что происходит, – сказал он.

Он словно не желал знать о том, что обстоятельства могут быть плохими. Но я ничего не сказал, пил пиво, глядел в окно: на улицы, холодные и серые, на прохожих в пальто и плащах, один даже был в толстом пуховике. Я снова посмотрел на Туре. Он улыбнулся, улыбка и последовавший за ней смех точно приподняли его и пододвинули вперед.

– В Ставангере я играл в группе, – сказал он, – в той тусовке все друг дружку знают. В старших классах я познакомился с чуваком, у которого собственная студия звукозаписи и маленький магазин пластинок в Ставангере. Его зовут Юне. Он уехал на год в Берген, учиться. И рассказывал, что снимает квартиру пополам с одним психом. Этот псих играет на ударных, читает книги и собирается стать писателем. И больше ничем не занимается. Там у него все книгами завалено, сосед совсем на них помешался. Ну, типа, романы Достоевского в буфете на кухне, а в туалете – собрание сочинений Сандемусе. И еще он в группе играл, тоже студенческой.

– И как же она называлась? – спросил я.

– «Кафкаварка», – ответил он. – Знаешь их?

Я кивнул:

– Да. Я там на ударных играл.

Туре откинулся на стуле и уставился на меня:

– Так это ты? Это ты – сосед Юне?

– Да. Ты же поэтому все это мне и рассказал? Ты сразу догадался, что это я?

– Нет. Нет. Конечно нет.

Он помолчал.

– Какова вообще вероятность, – спросил он наконец, – что им окажешься ты?

– Не сказать чтоб ничтожная, – сказал я. – Берген – город маленький, ты и сам это скоро поймешь. А Юне передавай привет и скажи, чтобы он не заливал. Все со мной было в порядке. Книги я читал, это верно, но по всей квартире они не валялись. Хотя, может, Юне так и показалось, он не из тех, кто любит литературу.

– А правда, что у вас были крысы?

– Да. – Я рассмеялся.

Каких еще, интересно, небылиц наплел Юне? Я представил, как он стоит в своем магазинчике, а вокруг топчутся старшеклассники: «В Бергене, парни, там чего только нету».

На самом деле я и читал в то время не особо много. Просмотрел несколько штук, но поверху, а не штудировал, как, например, Эспен. На ударных почти не играл. А крысы… да, две штуки я видел. Одна попала тогда в крысоловку, а вторая нажралась крысиного яда, сдохла и разлагалась внутри лестничной стены.

– Вы еще играете? – спросил Туре.

Я покачал головой.

– А ты?

– Тоже. Здесь – нет.

Мы просидели два часа. Нам нравилась одна и та же музыка – брит-поп и инди, разве что вкус у него был взыскательнее и категоричнее, чем у меня. Его кумиром были Kinks. На втором месте располагались XTC. Еще он много говорил о The Smiths и Japan, R.E.M., Stone Roses, Боуи, Depeche Mode, Костелло и Blur. Когда я упоминал группу, о которой он прежде не слышал, я замечал, что он старается запомнить название. Boo Radleys, говорил я, обязательно их послушай. И еще The Aller Værste! – неужто ты и правда их не знаешь? Это же великая норвежская группа!

Болтали мы с ним и о литературе. Туре был в курсе всех новинок. Он читал все – романы, поэтические сборники, все.

– Ты слышал про Эспена Стюэланна? – спросил я немного погодя.

– «Медленный танец из горящего дома»? – подхватил Туре.

– Это мой лучший друг, – сказал я.