Моя чужая новая жизнь

Парни ухитрились затянуть меня в местный кинотеатр, уверяя, что фильм там идёт классный. Тут я сильно сомневалась, но, глядя на их довольные мордахи, решила не выпендриваться. Любому осточертеет постоянный напряг, вот и они сейчас радуются, ненадолго вернувшись к радостям обычной жизни. Поход на «блокбастер» лишний раз напомнил мне, что я была и остаюсь чужой на этом празднике жизни. Отсутствие поп-корна и колы я пережила, но во-первых, чуть не задохнулась от сигаретного дыма. Да-да сюрприз — оказывается можно курить прямо в зале. Ну, а во-вторых, их фильмы же невозможно смотреть. Где прекрасные шедевры с Марлен Дитрих и прочими звёздами? Нам крутили какой-то пропагандистский антисемитский фильм. Даже не стала напрягаться и вникать в перевод, думая только о том, как бы незаметно смыться? Покосившись на расслабленные лица своих соседей, я осторожно поднялась — благо сидела с краю — и тихо проскользнула к выходу. Пройдусь немного, а через полчасика вернусь как ни в чём ни бывало, авось никто не заметит.

Среди разношёрстной толпы солдат, настороженных местных, хихикающих девушек, стаек оборванных детей внезапно я наткнулась взглядом на высокую знакомую фигуру. А этот мудила что здесь делает? Хохляцкий полицай куда-то вёл трёх женщин, подталкивая их штыком винтовки. Как загипнотизированная, я медленно пошла за ними. Перед глазами стоял светловолосый мальчишка с измазанным землёй и кровью лицом. Детский рот беззвучно открывался в протестующем крике, а в голубых глазах обвиняющие горел упрёк. Горячая обжигающая ненависть к этому гаду вспыхнула с новой силой. Скольких ещё он погубит просто так, ни за что, желая выслужиться перед новой властью? Полицай свернул в какой-то переулок, и я услышала тихий плач:

— Ну, будь ты человеком, отпусти нас. Вот возьми, — одна из женщин торопливо вынимала из ушей серёжки.

— Больше давайте, — грубо ответил он. — А то я не знаю, сколько вы, жиды, в кубышках золота прячете.

Откуда-то пришла мысль, что он их всё равно не отпустит — заберёт всё, что есть, и загонит в гетто. Я оценивающе осмотрелась — переулок тупиковый. С одной стороны пустое здание с выбитыми окнами, с другой — глухая кирпичная стена. Я не очень понимала, что творю. Руки словно действовали отдельно от моего сознания. Трусоватая, осторожная я, не желающая пачкать руки в чужой крови, сейчас медленно расстегнула кобуру, доставая маузер, и щёлкнула предохранителем. Полицай, видимо, что-то почуял — медленно обернулся и, пока ещё ничего не понимая, услужливо заговорил:

— Я вести этих жидовок в комендатуру. Быть приказ поймать всех, кто ускользнул…

Это было легко. Нажать на курок, и в то же время свинцовая тяжесть от неотвратимости совершённого заставила опустить руки. Я не почувствовала ничего, кроме этой тяжести и пустоты, глядя, как медленно стекленеют глаза убитого мной человека. Неважно плохой он или хороший, я стала убийцей, безвозвратно перейдя невидимый рубеж. Сдавленные всхлипывания словно переключили какой-то тумблер, возвращая меня к реальности.

— Уходите и быстро, — по-русски приказала перепуганным женщинам.

— Вы… Нас отпускаете? — недоверчиво спросила одна из них.

Другая же подбежала ко мне и бухнулась на колени, порываясь поцеловать руку, бормоча:

— … Храни тебя бог, сынок…

— Не надо, — я попыталась поднять тётеньку. — Вам нужно уходить как можно быстрее…

И мне кстати тоже. В принципе отмазаться, если даже попадусь, я попробую. Всегда можно сказать, что полицай был двойным агентом. По идее должны поверить солдату вермахта, но всё же лучше не рисковать.

— Карл? Что тут произошло?

«Мать твою, — мысленно выругалась я. — И чего теперь?»

Глава 16 Говорят у каждого человека есть ангел-хранитель. Мой по ходу вечно либо спит, либо где-то бухает.

Я чуть было не ляпнула: «У нас проблемы, Хьюстон!» — но язык сковала странная немота. Медленно обернулась, перехватывая потрясённый взгляд Фридхельма. Пинать соображалку сейчас было бесполезно — кроме мрачных прогнозов ничего подсказать мне она не могла. Зато интуиция нашёптывала, что синеглазка на моей стороне. Ну хотя бы потому, что ещё не принялся орать как блаженный и бежать в сторону комендатуры. В распахнутых глазищах читалось зашкаливающее охренение, растерянность и какое-то странное понимание. Я зависла, прислушиваясь к ощущениям. С одной стороны нас уже роднило немало приключений, но хватит ли его симпатий, чтобы похерить патриотизм, покрывая такое? Смогу ли я довериться немцу, хрестоматийному нацисту?

— Его надо куда-то спрятать и быстрее, — судорожно сглотнув, сказал Фридхельм, подходя ближе к убитому полицаю.

— Тут и думать нечего.

Я мотнула головой в сторону выбитых дверей подъезда и, борясь с подступающей тошнотой, взялась за ноги жмура. Синеглазка с таким же брезгливым выражением на мордахе подхватил его за плечи, и мы потащили дохлого ублюдка к развалинам.