Моя чужая новая жизнь

Уснула я наверное под утро. Слишком много впечатлений для одного дня. Вечно я куда-нибудь встряну. Как говорила моя бабуля: «Не в гавно, так в партию». Так и есть — не успела прийти в себя после партизанских подвигов и креативного собеседования, которое устроил Файгль, так теперь ещё и за Фридхельма переживай. А если Вилли не станет закрывать глаза на такое нарушение Устава? Всё-таки он отмутузил его на глазах солдат. Но даже если всё и обойдётся, как мне снова учиться выживать в чужой личине? Ладно, с автоматом против своих не поставят, но, а остальное? Я конечно буду импровизировать, чтобы хоть как-то удержаться на «светлой стороне», но такие игры, как показывает жизнь, рано или поздно заканчиваются. Например, пытками и расстрелом. Я закрыла глаза, в очередной раз подумав, что отдала бы всё что угодно за чудо проснуться в своём времени. Пусть на больничной койке, да хоть и в посадке, но главное — чтобы был две тысячи девятнадцатый. Я ведь начинаю потихоньку забывать свою прежнюю жизнь. Попыталась в очередной раз вызвать в памяти привычную картину — вечерний город, ярко освещённый подсветками рекламных щитов, перекрёстки, разноголосная музыка, приглушённо звучащая из проезжающих машин, и люди. Не испуганно поглядывающие на солдат в серо-зелёной форме, а спешащие домой к ужину. Стайка беззаботно чирикающих девчонок за столиком в уютной кафешке. Влюблённая парочка, медленно гуляющая по набережной, прерываясь на долгие неспешные поцелуи. Как же это всё далеко и нереально. Сейчас мне кажется, что в мире не осталось больше ничего, кроме проклятой войны.

Я не рискнула злить Вилли по мелочам и явилась в штаб вовремя. Тот неторопливо раскладывал карту и кивнул мне, указывая на стол в углу:

— Проходи.

Первый вопрос: мы что здесь надолго? А как же Москва? И потом, я что буду постоянно торчать рядом с этим гадёнышем? Я ждала, что он завалит меня секретными донесениями, которые я смогу корректировать как угодно, но Винтер заявил:

— Твоя первая задача — написать обращение для листовок, чтобы местные отказались от любой помощи партизанам. Это должно звучать убедительно, но без явных угроз. Конечно в случае неповиновения пособников ждёт расстрел, но для того, чтобы они сами сдавали подпольщиков, нужен и пряник. Значит нужно пообещать что-то награду за добровольное сотрудничество. Ясно?

— Предельно, — не глядя на него, я прошмыгнула в свой уголок.

— И ещё, — он не спеша подошёл и, положив передо мной планшет, продолжил: — Гауптман Файгль хочет до конца недели сформировать первую партию наёмных рабочих для отправки в Германию. Так что поговори с местными, убеди их, что бояться нечего, что их ждёт довольно сносная жизнь.

— Ты правда так считаешь? — не выдержав, спросила я.

— Конечно, — с искренним удивлением ответил он. — Посмотри на этих крестьян. Живут как дикари, полуграмотные, в домах сплошная нищета. Наш фюрер даёт им возможность работать. Со временем они поймут, что их политический режим был намного хуже, и будут довольны жить под покровительством такой великой страны.

Н-да, Вилли ты совсем ку-ку. Неужто действительно не в курсе, что в действительности сделают с завербованными «остарбайтерами»? Как вообще можно быть таким тупым и считать благом «огнем и мечом» отбирать родную землю у целого народа, да ещё заставлять их работать на какого-то психа? И при этом всерьёз надеяться, что на эту херобору кто-то поведется. Хотя-я-я… Я вспомнила кое-кого из поколения «потерянной молодёжи», которые, изучив по верхам весьма адаптированную историю, всерьёз щебетали что-то о том, что нам бы нормально жилось и под немцами.

Листовку я, скрепя сердцем, кое-как нацарапала. Кто умный, тот и так всё прекрасно понимает и не поведётся ни на угрозы ни на посулы. Ну, а полицаев и девчат, прыгающих в койку к немцам за пару шоколадок, хватало и без моей писанины.

Куда хуже обстояло дело с агитвыступлением. Я чувствовала себя Иудой, когда вышла на порог штаба и оглядела хмурых настороженных жителей деревни. Как же правильно подобрать слова и донести до них нужный посыл?