Моя чужая новая жизнь

Кое-как я всё-таки вымылась, и сидела как мокрая курица, пугаясь каждого шороха, сжав в руках железный тазик. Очень он мне, конечно, поможет, если жаждущий возмездия партизан явится по мою душу, но всё-таки хоть какое-то оружие. Я вздрогнула, когда Степановна хлопнула дверью: — Попарилась и будет. Дольше сидеть тебе вредно.

Я виновато отвела глаза, когда она протянула мне кружку с травяным чаем. Эта война сделала из меня настоящего параноика. Толку ей от моей смерти, если её же в первую очередь и повяжут? Нет, партизаны если и будут мочить, то всех. Появилась новая дилемма. Инстинкт самосохранения активно требовал рассказать, что, возможно, против нас готовится диверсия хотя бы Фридхельму, но я прекрасно знала, что будет дальше. Файгль тут же прикажет допросить Степановну и скорее всего расстреляет за пособничество. И вот тут назревал вопрос: до какой степени я дошла до точки невозврата? Я закрываю глаза на то, что Фридхельм возвращается покрытый чужой кровью, на то, что Вилли отдаёт приказы расстреливать подростков, преспокойно слушаю разглагольствования Файгля о том, как они будут использовать мою страну и людей, но доносить… А что будет следующим шагом? Стрелять в своих же? Одно дело выбрать позицию стороннего наблюдателя, но окончательно перейти на сторону немцев? Нет, не могу я так. В конце концов, даже если пристрелят эту несчастную женщину, партизаны не откажутся от своих планов, но я хотя бы не возьму грех на душу.

Сейчас я, пожалуй, даже рада, что скоро уеду. Мысль о разлуке с мужем по-прежнему царапала сердце болью, но пришлось признать, что для меня это самый оптимальный вариант. В конце концов, зная, что предстоит в мае сорок пятого, можно вовремя свалить в эвакуацию. Уже в марте будет ясно, чем дело кончится, и если герр Винтер проявит себя как упёртый осел, то фрау Винтер уж как-нибудь уговорить я смогу. Пересидим бомбежки в деревне, а там видно будет. Лучше так, чем однажды передо мной встанет четкий выбор: предать своих или… Получается, тоже уже своих.

— Ты ещё не спишь? — Фридхельм присел на кровать, погладив меня по плечу. — Видишь, мы вернулись не поздно.

— Это хорошо, — я потянулась обнять его, почувствовав, как потихоньку отпускает ноющая в сердце тревога. — Дай угадаю, Файгль больше всех рвался на подвиги и скис после первой бутылки вина?

— Почти, — улыбнулся Фридхельм и нежно отвёл назад падающие на лицо волосы. — Что с тобой? Ты плакала?

— Я боюсь, — поколебавшись, я всё-таки решила озвучить свои опасения, естественно, не вдаваясь в детали. — А если партизаны попытаются отомстить за тот разгром? Вспомни, как они тогда подстерегли на дороге солдат Штейнбреннера.

— Мы уничтожили их центр, — непонимающе нахмурился он.

Да что ж вы все такие наивные думаете, что русские так просто сдаются?

— Думаешь, этот центр один на всю округу?

— Думаю ты слишком много нервничаешь, а тебе, между прочим, это вредно, — Фридхельм аккуратно повесил рубашку на стул и, закончив раздеваться, лёг рядом. — Тебя послушать, так мы должны подозревать каждого жителя деревни. Предлагаешь действовать методами Штейнбреннера?

— Конечно, нет, — поморщилась я. — Просто пообещай мне быть осторожнее. Особенно, когда возишь куда-нибудь Вильгельма. Они обычно пытаются ликвидировать в первую очередь командиров.

— Да ты становишься прямо военным стратегом, — пошутил он и ласково погладил меня по бедру. — Давай спать. Думаю, завтра герр гаупттман будет сильно не в духе, так что лучше постараться выспаться.

— Спать? — мурлыкнула я, прижимаясь ближе. — Это всё, чего ты хочешь?

Фридхельм потянулся ответить на поцелуй, постепенно заводясь.

— Ну вот что ты делаешь? — пробормотал он.

— Хочу отдать супружеский долг…

— Но тебе же, наверное, нельзя.

— Кто тебе такое сказал?

Я почувствовала, как в моё бедро недвусмысленно упирается его каменный от желания член. Ну, ещё бы, последний раз мы занимались этим чёрт знает когда, а точнее, три недели назад.

— Всё можно, если осторожно.

Нет, вы посмотрите, он ещё сомневается. Придётся задействовать тяжёлую артиллерию. Ночнушка хоть и красивая, но явно сейчас лишняя. Во-о-от, другое дело. Фридхельм прерывисто выдохнул и склонился, покрывая мою шею нежными поцелуями, постепенно спускаясь ниже. Я чуть вздрогнула, когда горячие ладони накрыли мою грудь, которая, по ходу, стала намного чувствительнее. Словно со стороны слышу не то стон, не то жалобное мяуканье, когда он губами оттягивает сосок, пока пальцы заняты другим, касаясь нежно, почти невесомо. Контраст этих лёгких нежных прикосновений и горячих губ воспринимаются почти как пытка.

Фридхельм отреагировал не так, как я хотела. Он нехотя отстранился, виновато прошептав:

— Рени, ну не могу я так, вдруг мы навредим малышу…

Да блин, что ж все мужики такие дремучие в этих вопросах? Помню, ржала в голосину, когда коллега рассказывала, что её муж на полном серьёзе отказывался с ней спать во время беременности. Боялся, видите ли, задеть своим членом ребёнка!