Моя чужая новая жизнь

Ещё помню, как в тринадцать собирался сбежать из дома после очередной ссоры с отцом. Рассвирепев из-за единственной тройки в моём дневнике, он отобрал все книги, заперев их в шкафу в своём кабинете, и долго орал, как всегда предрекая мне никчёмную судьбу. Я два дня обдумывал, куда можно уехать, но в голову приходила лишь деревня, где жили тётя и бабушка. Естественно, туда родители заявятся в первую очередь. Я даже несколько раз приходил на вокзал, представляя, что покупаю билет и уезжаю… да хотя бы в соседний город! Но так и не решился уехать в никуда. Вильгельм подтянул меня по этой дурацкой физике, мама всё же уломала отца смягчить наказание, и через пару недель всё улеглось, оставив внутри смутное чувство презрения к собственной слабости. Точно так же я чувствовал себя сейчас. Отговаривал Эрин от побега и вспоминал, как сам мечтал в первые месяцы оказаться где угодно, только подальше от фронта. А сейчас… С одной стороны меня коробило, с какой уверенностью она утверждала, что мы проиграем войну, обрисовывая детали с чудовищной чёткостью. Это непохоже на фантазии испуганной девчонки. Скорее, грамотно выстроенная стратегия военного тактика. Тем более странно, ведь меньше всего Рени можно считать таковой. Я давно не допускаю мысли о её предательстве. Скорее всего, она случайно подслушала эти разговоры в доме своего отца. Думать всерьёз о том, что нас могут снова раздавить, как в прошлой войне, было страшно. Всё-таки хочется верить, что мы сейчас сражаемся за лучшее будущее. Каждый живёт ожиданием, что сможет вернуться домой и жить по-прежнему, хотя в глубине души я понимаю, что с каждым днём это всё сложнее. Наши души постепенно черствеют — сегодня ты пожалеешь мальчишку, который примкнул к партизанскому отряду, а завтра он же выстрелит тебе в спину или закидает машину бутылками с горючим.

А потом выяснилось, что Рени ждёт ребёнка, и я уже не мог отмахиваться от её страхов.

— Фридхельм, мы ещё можем изменить всё это, спастись…

Тихая мольба в её голосе задевала что-то глубоко внутри. Раньше я думал, что главное — дать своим детям ласку и любовь, которой никогда не видел от отца. Причем не я один. Никогда не видел, чтобы он обнял Вильгельма или поиграл с нами, как это делали другие отцы. Но естественно, одной любви мало. Нужно делать всё для благополучия своей семьи. Рени и малыш должны быть в безопасности, хотя сейчас трудно представить, что ещё есть места, куда не дошла война. Разве что Швейцария. Добраться туда, конечно, будет чуть легче, чем невозможно. Допустим, я смогу отвлечь Вильгельма и стащить печать, поставив штампы на отпускные пропуска. А дальше? Нужны поддельные паспорта, и я не представляю, где их взять здесь. Как только мы подадимся в бега, Файгль объявит нас дезертирами и подаст в розыск, а значит, на ближайшем вокзале нас загребёт патруль. Я не спал ночами, снова и снова прокручивая в голове всевозможные варианты. Если мы всё-таки решимся бежать, придаётся навсегда попрощаться с близкими. Рени, допустим, уже сделала это. Насколько я знаю, она так и не повидалась с отцом, когда мы были в Берлине. Разрыв со своим я бы, пожалуй, пережил, а вот мама… Невыносимо было представлять, как она плачет, получив письмо от брата. Он, может, и не скажет ей, что я сбежал, но годами будет считать сына пропавшим без вести. Я ведь ей не смогу послать весточки, даже когда закончится война. А Вильгельм? Имея в личном деле упоминание о брате-дезертире, о дальнейшем продвижении по службе ему придаётся забыть. Он бы никогда не перешагнул через меня ради личных целей. Получается, я могу? Несколько раз я начинал писать ему прощальное письмо и каждый раз мелко рвал в клочки листок. Если кто-то найдёт это на его столе, Вильгельма ещё и обвинят в сговоре со мной.

Правильно ли я сейчас собираюсь поступить? Медленно, осторожно переворачиваюсь, понимая, что в очередной раз не смогу заснуть. Слишком много в голове мыслей, на которые пока не могу найти нужного ответа. Рени мирно спит, и я придвигаюсь ближе, прижимаясь к её спине. Она рядом, такая тёплая, родная… Осторожно провожу ладонью по её плечу, медленно, прядь за прядью, убираю рассыпавшиеся по подушке волосы, обнажая тонкую шею. Её запах пьянит, хочется прикасаться к ней бесконечно, целовать её всю… Накрываю ладонью упругий холмик груди, другой мягко касаюсь её живота.

— Фридхельм? — она сонно улыбается, слегка поворачиваясь ко мне и накрывая мою руку своей. — Опять не спишь?

Не хочу сейчас ничего говорить, пугать её своими сомнениями. Вместо ответа мои губы скользят по щеке, находят приоткрытый рот, жадно целуют.

— Может, сначала расскажешь, что тебя так тревожит? — осторожно спрашивает она, мягко отстраняясь.