Моя чужая новая жизнь

— Ты, наверное, слышала, что ваши партизаны прячутся где-то здесь.

— Я не знаю, где они могут быть, — уверенно ответила она, добавив с лёгким вызовом: — У нас в семье все приняли новый режим, и я, и мой отец готовы с вами сотрудничать.

— Это хорошо, — я постарался ей улыбнуться. — Если ты докажешь, что достойна доверия, тогда, возможно, мой друг возьмёт тебя с собой в Германию.

Это была бессовестная ложь с моей стороны, ведь я прекрасно знал, что Шнайдер в этом отношении тот ещё сноб, но главное, что нужный эффект достигнут. Глаза у девчонки загорелись, и она кокетливо улыбнулась.

— Да я бы с радостью вам помогла, но правда не знаю, где они могут прятаться.

— А ты подумай, кто из них может знать.

Девушка задумалась, затем быстро кивнула на высокую худую женщину, которая, подхватив коромысло, медленно пошла по улице.

— У Любки пару месяцев назад пропал сын. Всё говорит, в город подался учиться, да только сдаётся мне, он прячется с теми, кого вы ищете. Она что-то зачастила в лес. Говорит, ходит по грибы, а я когда в последний раз её видела, при ней даже корзины не было.

— Ну, что ты узнал? — спросил Вильгельм.

Я вкратце пересказал наш разговор.

— Приведите сюда эту женщину, — распорядился Файгль. — Припугнете её расстрелом, и если она хочет жить, ей придётся сказать, где прячутся эти мерзавцы.

Вот в этом я сомневаюсь. Мы уже не раз видели, какую стойкость при допросах проявляют русские, даже женщины. К тому же не хотелось проверять, способен ли Файгль на изощрённые пытки, какие устраивал Штейнбреннер. Тут нужен другой подход. Что-то противное шевельнулось внутри при мысли, как этого добиться, но я должен выяснить, где прячутся партизаны. Я не смогу спокойно есть, спать, дышать, пока они не будут ликвидированы.

— Позвольте я сам с ней поговорю, — Файгль, подумав, кивнул.

Я медленно подошёл к низкому забору, заметив, что хозяйка возится на грядках перед домом. Женщина выпрямилась, настороженно глядя на меня, затем взяла за руку копошившуюся рядом девочку и наигранно спокойно сказала:

— Беги, Катюша, поиграй в доме.

— Но ты же говорила, что нам нужно собрать морковку.

— Позже соберём, иди.

Она догадалась, зачем я пришёл, что ж, это всё упрощает.

— Говори, где они, — глядя на её упрямо сжатые губы, я повторил: — Где прячутся ваши партизаны?

— Не знаю я никаких партизан, — сердито ответила она. — У меня вон своих забот полно, три рта кормить чем-то надо.

— А где твой старший сын?

— В городе он, — возможно, полгода назад я бы ей поверил и отступился, но не сейчас. — Подался в подмастерья обувь чинить, всяко лучше чем тут голодать.

— Ты лжёшь, и другой на моём месте бы уже пустил пулю тебе в лоб. Последний раз спрашиваю, где они прячутся?

— Можешь убить меня, — в глазах женщины засветилась плохо замаскированная ненависть. — Но я ничего не скажу!

— Думаешь, твоя смерть их спасёт?

Я заметил, что за её юбку цепляется ещё один ребёнок. Закутанный в теплый платок так, что непонятно мальчик или девочка, и совсем маленький — не больше года. Перехватив мой взгляд, женщина побледнела. Рука сама собой скользнула к ольстре. Вытащить «вальтер», направить дуло к маленькой головке — и она скажет мне всё, что нужно. Я действительно смогу это сделать? Ребёнок ни в чём не виноват, и использовать его в своих манипуляциях омерзительно, но разве мой ребёнок был в чём-то виноват? Рени пришла бы в ужас от того, что я собираюсь сделать. Меня всегда восхищало, что несмотря на то, сколько ей пришлось пережить, в ней сохранилась доброта, и она снова приходила на помощь кому-то из русских. Я застегнул ольстру, так и не достав пистолет, и жёстко посмотрел в глаза женщине.