Моя чужая новая жизнь

Вербински слабо улыбнулся:

— Знаешь, Карл, парни всё гадали, кто же ты? Версии колебались от деревенского дурачка до мальчишки из приюта, — продолжай, это уже интересно. — Только я вот уверен, что ты мелкий избалованный засранец из довольно приличной семьи.

— Что так? — я повнимательнее присмотрелась к этому доморощенному Шерлоку.

Вербински у нас немного весь в себе. Постарше парней, не сказать чтоб совсем уж идиот. Обычно не болтает попусту.

— Тебя явно баловали в семье, ведь к физическому труду ты особо не приучен, — невозмутимо продолжал он. — Умник вроде Винтера, вон даже машину водить умеешь. Парни думают, что ты сирота, но скорее всего ты просто скрываешь от семьи, что сбежал. Я прав?

— Примерно да, — неопределённо пожала я плечами.

Лень мне сейчас напрягаться, выдумывая очередную байку. В принципе ничего особо криминального он не придумал, но чем дольше я тут с ними бок о бок кручусь, тем сложнее поддерживать изначально выбранный образ глупенького мальчишки.

— Так вот я к чему это всё веду, — мы дошли к злополучному окопу, и Вербински легко спрыгнул, по умолчанию занимая позицию возле пулемёта. — Будь я твоим братом или отцом, я бы тебе тоже всыпал. Когда близкий человек творит несусветную дурь, иногда вместо нотаций только это и остаётся. И не думай плохо о лейтенанте, ему и так приходится несладко. Уж лучше допустить, чтобы брата свои проучили, чем в следующий раз отдавать его под трибунал.

Ну что ж, своя логика, как ни крути, в его словах есть.

— Ты наверное сбежал, ожидая славы и приключений, но война — это грязные окопы, кровь, въевшаяся в сапоги, и сотни смертей каждый день. И раз уж ты пришёл на фронт, оставь детские выходки и учись быть мужчиной.

— Я не уверен, что смогу стрелять в женщин и детей, — я рискнула поднять опасную тему. — А ты бы смог? Какое-то время Вербински молчал, и я уже успела сто пятьсот раз пожалеть о непродуманных словах, но вдруг услышала тихое:

— Не в моих правилах обсуждать политику. Скажу лишь так — моя семья в послевоенное время голодала. Мы питались тем, что отец добывал на охоте. Ты скорее всего не помнишь те времена, когда за пачку марок можно было всего лишь раз сытно пообедать. Найти хоть какую-нибудь работу приравнивалось к чуду. Когда фюрер пришёл к власти, мы стали жить лучше. Я смог отучиться и устроился на завод, женился. Конечно мы сделаем всё, чтобы удержать страну на плаву. То, что было вчера, мне тоже не по нраву, но скорее всего это разовая операция. Всё же мы штурмовики, а не палачи. Это прерогатива войск СС выявлять евреев. Так что делай, как сказал наш лейтенант — поменьше думай лишнего.

Я не пыталась его ни понять, ни оправдать. Вспоминала, как рассказывала мама про лихие девяностые. Пьяная пародия на президента, закрывающиеся заводы, спивающиеся мужики, реально голодающие семьи, криминальная братва, норовившая отжать у людей последнее. Я родилась в эпицентре развала страны и до сих пор не понимаю, как мама умудрилась вырастить меня и Полю. Ей приходилось и убираться в доме у богатой сучки, и торговать мандаринами в сезон, и мыть тарелки в районной тошниловке. И это не от того, что она неудачница без образования. Если что, многоопытный учитель истории, но кому нужны были её дипломы и заслуги, когда в школах годами не платили зарплату. Потом клоуна у руля сменил адекватный президент, который более-менее вытащил страну из глубокой задницы, и люди начали жить сносно.

Интересно, а если бы он в своё время воспользовался моментом и промыл народу мозг? Ну, допустим, предложил идти мочить китайцев, мол, всё зло от них. Вполне возможно и убедил бы. Люди во все времена создавали себе идолов среди хаоса. Так что для немчиков сейчас Гитлер — спаситель и вообще отец родной. Бесполезно доказывать обратное, да и опасное это дело.

* * *

Я уже приучилась не ждать ничего хорошего от каждого наступившего дня. Вот и сейчас скорее всего предстоит какая-нибудь особо пакостная хрень. Кребс снова велел загружать задницы по машинам, и нас повезли в город. После ночного дежурства я чувствовала себя вымотанной напрочь и на какие-то полчаса просто отключилась.

— Просыпайся, соня, — тормошил меня Каспер. — Приехали.

С трудом разлепив глаза и пытаясь спросонок сообразить, с какого чёрта меня окружают солдаты в немецкой форме, я наконец сообразила, в чём дело. Хмуро потопала с остальными в очередной двор-колодец, куда уже прибыли эсэсовцы. И этот ублюдок штурмбаннфюрер тоже здесь. Заявил Винтеру, что наша задача провести вместе с его людьми зачистку от презренных евреев. Я чувствовала, как кровь тяжело стучит в висках, и пыталась затолкать куда подальше сковывающее нервное напряжение. Какое-то грёбанное дежавю. Полицаи, разбежавшиеся по подъездам, надрывный плач женщин, грубые приказы солдат… Моё внимание привлёк уже знакомый рослый хохол. Что за…? Он грубо тащил к остальным недавно спасённого мной мальчишку.

— Стой! — рявкнула я, привлекая внимание эсэсовцев.