Моя чужая жена

Постарайся не множить ложь

И учись молчать.

Бог приложит свой стетоскоп,

А внутри темнота и тишь.

Запрети себе множить скорбь,

Да и зазвучишь».

Тихо шепчет она мне стих, попадая им в самое сердце. Словно ржавым гвоздем расковыривая старые раны, вынуждая их кровоточить.

– Танечка… – задыхаюсь от спазмов боли, прижимая ее руку к губам. – Дай мне шанс все исправить.

– Тсс, – она прикладывает палец к моим губам. – Молчи.

Глава 19

Татьяна

От него пахнет лекарствами и лимоном. Но я с удовольствием вдыхаю этот запах, потому что он принадлежит Антону. Его тёплые губы целуют мои руки, и этот жест будит много воспоминаний. Яркие вспышки прошлого вызывают прилив тоски. Разум кричит: остановись, пока не поздно, приди в себя! А душа понимает, что поздно… Тело горит и рвется в агонии. Он всегда был искренен в своих порывах. Если любит, то наразрыв, болезненно. Ревнует дико, страстно, до сумасшествия. Антон очень искренен в своем эгоизме.

Он поднимается, садится рядом со мной, со стоном откидывает голову на спинку дивана и тяжело дышит. Молчит, как я и просила. Потому что слова все испортят. Мне давно не нужны его извинения и раскаяния. Я давно его простила. Простила и ушла в новую жизнь, где ему нет места.

Рывок, вскрикиваю, оттого что Антон сажает меня на себя лицом к лицу, заставляя оседлать. Цепляюсь за его плечи, закрываю глаза, дышу – бороться бесполезно. Это сильнее меня. Он возьмет все, что хочет, устоять невозможно. Но это все обрывки ностальгии и тоски по любви, которой больше никогда не будет. Потому что такие чувства случаются лишь раз в жизни. Они разрушительны, очень болезненны и, к сожалению, недолговечны. Быстро загораешься и сгораешь в пепел. Эти чувства опустошают, после них долго болеешь, иногда они смертельны… Сейчас я не принадлежу самой себе и не могу сгорать и умирать с этим мужчиной каждый раз, когда ему захочется.

Комната начинает плыть, когда его наглые руки снимают с меня футболку, оставляя в бюстгальтере. Он не впивается в губы, вырывая поцелуи, а просто утыкается носом между грудей и рвано дышит мной. Перед его искренностью и болезненной тоской невозможно устоять. Разум, решительность, гордость, принципы – все стирается, остается необъяснимая тяга глотнуть еще немного его любви, которую не может дать ни один мужчина на земле. Так наразрыв может любить только Антон.

Его руки скользят по моей голой коже на талии, сжимают, больно впиваясь пальцами, но нам так нужно, чтобы очень больно было.

– Танечка… – шепчет в кожу, обжигая своими порочными губами. Вдох, откидываю голову, глаза начинает жечь от подступающих слез. Я ведь давно нас оплакала, но сейчас срывает вновь. – Тата, моя… – его горячие губы поднимаются по ключицам, к шее. Зарывается в волосы, сжимает, дергает, вынуждая запрокинуть голову. Так всегда: его ласка граничит с грубостью, нежность – с жестокостью, а любовь – с болью. Но мне нравилось. Его губы оставляют ожоги на моей шее, тело начинает гореть и биться в его руках. Это определенно насилие души. Я хочу быть в очередной раз изнасилована им.

Впивается в губы, целует, одновременно снимая с меня бюстгальтер, отшвыривая его на пол.

– Моя красивая девочка, как же я скучал, – выдыхает мне губы и тут же их всасывает, кусает. Ему всегда было мало поцелуев, он впивается в губы, кусая, чтобы отобрать все и присвоить. Хватаю края его футболки, снимаю ее и уже сама возвращаюсь к его губам, проходясь по сильному телу и сжимая от нетерпения. Его ладони накрывают мою грудь, сжимают, вынуждая прогнуться и требовать большего. Антон прохватывает мою поясницу, подтягивая к себе, оставляет несколько укусов на груди и с хриплым стоном всасывает сосок.

– Антон… А-а-а-а, – глотаю воздух от волн возбуждения, пока он умело играет с грудью, то лаская языком, то всасывая. И нас сносит этим ураганом страсти, выключая от реального мира. Становится жарко, сладко и мучительно хорошо. Хватаю его лицо, отрывая от себя, и заглядываю в глаза. У этого мужчины грешные глаза, в комнате полумрак, но я точно знаю, что они сейчас темно-зелёные, насыщенные, нереальные, дьявольские, когда злится или возбужден.

Мы смотрим друг другу в глаза, тяжело дыша. Время останавливается. Между нами искрит, кажется, даже пахнет по-особенному – нашим сладким и таким больным прошлым, словно и не было ничего. Очень хочется остаться в этом времени подольше, а лучше навсегда.

Дыхание спирает, когда он резко опускает меня на диван, нависая, быстро расстегивает мои джинсы, снимает их, хватает трусики, натягивает, ткань впивается в промежность, и меня выгибает под ним.

– Да, моя горячая девочка, – усмехается своей невыносимой улыбкой.