Он, и правда, поднял всех в поисках. Становится еще невыносимее, и меня уже тошнит от себя. Проходит еще минута давящей тишины, Захар выходит из машины. Вновь прикуривает сигарету, делает еще пару звонков и идет в сторону кофейни. Через десять минут выходит с двумя большими стаканами кофе и вновь садится в машину. Протягивает один мне, и я принимаю, грея об него замерзшие ладони.
– Ну что, вы решили наше будущее? Или еще в процессе?
– Никакого будущего у нас с ним нет, – категорично выдаю я.
– Про ребенка он знает?
– Нет… – отпиваю кофе, обжигая губы.
– Хорошо. Тогда есть шанс все исправить без его вмешательства. Поехали домой. Тебе нужно принять ванну. Там поговорим, – он ставит свое кофе на подставку и заводит двигатель, выезжая со стоянки.
– Захар, я не смогу после… – горло сдавливает.
– Сможешь, если я не буду давить и вспоминать. А я не буду, если ты вновь исключишь его из своей жизни, но уже навсегда.
Глава 21
Антон
Ушла. Ушла. Ушла – монотонно пульсирует у меня в голове третьи сутки. Первым порывом было вновь начать эту гонку. Бежать за ней, найти и опять ломать сопротивление. А потом нашел ее записку в моем ежедневнике. Красивый почерк, с завитушками, отрывистый, мне всегда нравилось, как она пишет.
«Отсутствие симптомов не означает, что болезни нет…»
А они есть, Танечка, меня опять ломает, родная. Только уже по-другому, словно болезнь вошла в новую фазу. Я пью твои чёртовы таблетки и сплю, уходя от реальности, а когда просыпаюсь, мне хочется уснуть вновь. Потому что в ясное сознание врываешься ты.
«Если ты еще что-то ко мне испытываешь – остановись, пожалуйста».
А если не могу остановиться, потому что что-то испытываю? Я не просто испытываю, меня разрывает от тоски. Не могу я остановиться. Терять тебя вновь не хочу. Я там был, в мире без тебя, мне не понравилось.
«Ты говорил, нам нужно долюбить. Так вот мы долюбили. Начни новую жизнь».
Классно ты за нас все решила! Заеб*сь! Тебе хорошо в твоей новой жизни? Что ОН тебе дает? Ах, да, у него же бабла много, даже больше, чем может показаться, видел я его тачку и часы стоимостью, как моя жизнь. И статус… Трахаться со знаменитым Адвокатом лучше, чем с реставратором тачек? Так?!
«Иногда нужно переболеть, чтобы выработался иммунитет. Попробуй, и у тебя получится».
Легко тебе так говорить… Дала мне себя, подразнила и упорхнула под надежное крыло Костюма. Какой к черту иммунитет?! Нет его у меня. Я смертельно болен, и это не лечится…
«Прощай. Надеюсь, больше не увидимся».
Пробую эти слова на вкус… Не нравится. Не надейся, родная. И твоя жирная точка, которая прорвала бумагу, говорит мне о том, что писала все это ты не с холодной головой. Увидимся. Дай мне немного передохнуть, глотнуть воздуха, и я опять буду у твоих ног.
Спать больше не хочется. Таблетки закончились. Тело уже ноет, нужно приходить в себя и где-то искать силы. Принимаю душ, смотрю на свое отражение в зеркало, нужно бы побриться, беру бритву… но не хочу. Надеваю спортивный костюм, беру ключи от машины, портмоне и покидаю квартиру. В паре кварталов от меня есть небольшой спортзал, нужно привести себя в порядок, выложиться… А потом… Не знаю, что буду делать, но буду. Импровизация – наше все. Не сломаешь ты меня, я тебя заберу, даже если мне придется вступить в открытую войну.
Настораживаюсь, когда замечаю возле своей тачки ментов, торможу, но среагировать не успеваю, меня замечают.
– Аверин Антон Павлович? – подходит ко мне мент и взмахивает корочками. Киваю. – Проедемте с нами.
Напрягаюсь, когда из ментавской машины выходят еще два бойца и двигаются в мою сторону, словно я особо опасный.
– На каком основании?
– Вы обвиняетесь в нанесении тяжких телесных повреждений Максиму Коликову.
Сначала не понимаю, о чем он говорит, а потом соображаю, что это наш насильник накатал на меня заяву. Мразь.
– Я не наносил ему тяжкие телесные, я предотвращал насилие, которое он хотел совершить в отношении девушки.
– Разберёмся, – мент вытаскивает наручники, а уже двое других страхуют сзади, пути к отступлению нет. Даже так?!
– То есть отказаться я не могу?
– Нет.
– А наручники зачем?
– Чтобы у вас не было соблазнов сбежать, – цинично усмехается мужик. – Не советую сопротивляться, если не хотите припечататься мордой в капот.
Выхода у меня нет, мордой об капот я не хочу, сопротивление повлечет последствия.
– У меня есть право на звонок?
– А это спросите у следователя. Руки за спину!
Неохотно подчиняюсь, лихорадочно обдумывая план действий, и вариантов мало, а точнее их нет. Папаша ублюдка может все выкрутить так, что шансов на оправдание и смягчение не останется вообще. Остается надеяться, что это просто показательная порка. Хотя… Думай, Аверин. Мне бы поговорить с ОБЭПовцем и объяснить ему, что сынок его мудак, и такая слава никому не нужна. Если бы Таня написала заявление. И… Мне срочно нужно позвонить.