– Хорошо, – уверенно кивает. – Итак, почему допрос производится без протокола? По какому праву вы ведете дело не по закону? – саркастически, я бы сказал, играючи приподнимает бровь, показывая свое превосходство. Борзый. – Насколько мне известно, мой подзащитный уже шестой день находится в изоляторе? А допрос должен производиться не позднее двадцати четырех часов после задержания.
– Ну что вы, господин Доронин, все по закону, – также ехидно ухмыляется следак. Все такие официальные, хотя смотрят друг на друга, как шакалы, готовые перегрызть глотки. Следак явно нервничает, постукивая ручкой по столу. – Мы только вчера задержали подозреваемого. А где он находился до этого, нам неизвестно.
Доронин усмехается, кидая на меня взгляд.
– Почки отбиты, и, видимо, сломаны ребра. – Не понимаю, как он это определил, но говорит верно. – Я составил на вас жалобу, и вот еще несколько документов, ознакомитесь. Остановите допрос, он состоится только после нашей с подозреваемым беседы и после медицинского освидетельствования.
– Да упаси вас бог! Никто не бил подозреваемого. Какого освидетельствования? На нем нет и царапины.
– Явные отеки под глазами и цвет лица говорят о плохой работе почек. Глубокое, тяжёлое дыхание с легким хрипом говорит либо о повреждении внутренних органов, либо о поломанных ребрах.
– Ну, это еще надо доказать.
– Докажем, – ухмыляется Костюм.
– Зимин! – нервно кричит следак, и в кабинет влетает мой конвоир. – Увести подозреваемого!
Сам встаю, не дожидаясь, когда меня поднимут, и выхожу из кабинета, на секунды сталкиваясь с холодным взглядом Доронина.
Адвокат мой, значит! Бля, я просил Севу поднять свои связи, а Таню – лишь написать заявление. Звонить мне больше не дают, и я ни хрена не знаю, что там творится. От бессилия хочется выть или крушить все вокруг. Какие-то зажравшиеся уроды, возомнившие себя властителями мира, решают мою судьбу, и я ничего не могу сделать.
Я не дипломат, конечно, все конфликты решаю по справедливости, но через боль. Разговоры разговорами, а дать в морду – всегда эффективнее. И мне, наверное, повезло, что за мое сфабрикованное дело взялся Доронин, я наслышан о его подвигах. Но что-то подсказывает, что делает он это не из хороших побуждений. Есть подводные камни, и мне эта «помощь» еще аукнется. Костюм как раз из тех, кто не наказывает физически, у него другие подленькие инструменты. Сука, карма все же есть, она накрывает меня с головой, и я бьюсь головой об сырую стену своей одиночной камеры…
Тело ноет, уже кажется, от побоев болит каждая клеточка. А я ведь шакалу ментовскому сломал нос, с ноги, за что, конечно, поплатился сломанными ребрами. От недосыпа пульсирует в висках, и все плывет перед глазами. Постоянный туман в голове, иногда мне кажется, что он настоящий, такой густой, что можно дотронуться. Крыша едет не по-детски. Умываюсь холодной водой, немного отпускает, но становится холодно, трясет. Вчера попытался подкупить конвоира, чтобы дал мне телефон. Но денег с собой у меня нет, а на обещания никто не ведется.
К вечеру меня опять «пригласили» на выход. Лицом к стене и наручники. Словно я рецидивист. И вперед по коридору. Опять допрос? Странно, поздно уже. Решили сыграть на моей измотанности? Конвоир открывает двери и пропускает меня в небольшую комнату. Стол, стулья и старый диван. Возле окна стоит Доронин спиной ко мне, в этот раз без костюма. Просто в черной рубашке, смотрит куда-то в окно с видом на гаражи и помойку. Конвоир снимает с меня наручники и оставляет нас наедине. Сажусь на стул и тру виски, пытаясь избавиться от ноющей головной боли.
Доронин оборачивается, осматривает меня, потом достает из бумажного пакета пачку сигарет, зажигалку и опускает рядом со мной на стол. Я брежу, но он напоминает мне немецкого офицера: циничный, надменный и пытается подкупить ради своей выгоды. Но выбора у меня нет – я теперь живу по воле других, поэтому поиграем в его игру. Беру сигареты и с удовольствием прикуриваю, глубоко затягиваясь. От первых двух затяжек уносит, голова кружится, но я тяну в себя никотин еще и еще.
Доронин молча нажимает на кнопку электрического чайника на подоконнике, берет стакан, кидает туда пару пакетиков чая и сахар.
– В общем, расклад у тебя, Аверин, хреновый. Но я могу помочь, даже до суда не дойдёт. Если я захочу, то дело нескольких дней, – делает паузу, наливает мне в стакан кипятка, кидает туда чайную ложку и ставит стакан передо мной. Ой, какой добрый дяденька, даже чаем напоил. Что дальше-то? Расстрел?
– И, видимо, я должен что-то сделать, чтобы ты захотел?