— Надо признаться, удивила. Ну ты и отхватила себе муженька! Это насколько же надо ноги раздвинуть…
Я прикрываю веки, монотонно качаюсь на стуле, представляя себя в другом месте и в другое время. Я и сама знаю, что недостойна Филиппа. Я и сама знаю, что я — лишь игрушка. Его девочка. Потом возможно я наскучу ему, он найдет себе другую. Он потешится и все-таки бросит.
Но она все же моя мать. Зачем Филипп привез меня сюда? Зачем она так?!
— На этом стоит остановиться, теща.
Я вздрагиваю, приходя в себя от резкого тона Фила.
— Моя девочка не беременна, но если это случится, я буду только рад. Мы очень любим друг друга, и я надеюсь, так будет продолжаться еще очень и очень долго. Желательно всю жизнь. А сейчас, позвольте…
Я с трудом разлепляю веки и вижу, как Филипп цепко подхватывает мою слегка прифигевшую маму за локоток, выводит в комнату и плотно закрывает дверь.
Находятся они там слишком долго, минут через десять-пятнадцать. Я даже успеваю хлебнуть травяной чай из сколотой с края чашки, ставший холодным и еще более противным.
Мать держится молодцом, но щеки горят так, будто ее отхлестали по ним.
— Думаю, мы обо всем договорились, — предельно вежливо заканчивает Филипп, а мама лишь коротко кивает, прикусывая губу.
Пожалуй, теперь она выглядит на свой возраст. Веки покраснели и набухли, косметика немного сползла, плечи опустились.
Обжигает меня таким взглядом, что я кашлю.
— М-да, все оказалось куда хуже, чем я думал, — говорит Филипп, когда мы возвращаемся к машине.
— Это ты о моей матери?
— Это я о тебе. Ты изумруд, Кира. Неограненный драгоценный камень. А тут тебе крайне долго доказывали, что ты всего лишь стекляшка. Осколок стекла от пивной бутылки. Так и вправду поверить можно во что угодно, если слишком долго повторять одну и ту же ложь. Забудь об этой женщине. Ты сделала себя сама. Ты храбрая, прекрасная и ты настоящая.
— Так о чем это вы договорились? — хриплю я.
Филипп молчит. Отвечает на несколько звонков, продолжая вести машину.
— Прощай, дом, милый дом.
— Это не дом! — взрывается Фил. — Это не твой дом!
Паркует машину у обочины, прижимает меня к себе и яростно целует.
— Мой дом там, где ты.
Это был последний раз, когда я видела или слышала что-то от своей матери. Что, возможно, и к лучшему. Фил очень ясно дал понять, что она должна держаться от меня подальше. Он сказал, что больше не позволял токсичным отношениям притуплять мой прекрасный блеск.
Еще одна причина моей тревоги — первая встреча с Лизой.
Я ждала и более чем ожидала ее гнева. Я приготовилась к ее ненависти, ведь ненависть — это так привычно для меня. Ненависть — это все, что я заслужила. Это мой мир, мой и моей матери, в котором я жила достаточно долго, чтобы поверить в него.
В моей груди тяжелым камнем лежало сожаление за то, что я предала нашу дружбу и воспользовалась ее доверием. Она была моей лучшей подругой, и я считала это само собой разумеющимся.
Удивительно, но ее реакция была полной противоположностью ожидаемой. Она обняла меня и заплакала, обвиняя себя в моем похищении. Я плакала тоже, обвиняя себя в том, что я такая дерьмовая и лживая подруга.
Мы говорили, говорили долго. Мне нужно, мне было жизненно важно, чтобы она поняла, что случилось между мной и ее отцом.
Она сказала мне, что поставила себя на мое место, и, хотя на то, чтобы привыкнуть, потребуется время, она поняла. Фил был прав, когда сказал, что его дочь действительно замечательная. Еще она сказала, что окончательно принять наши отношения ей помог один друг, а что это за друг, она умолчала.
Но я же мачеха! И я вытяну из нее правду калеными щипцами!
— Чего хочет моя непослушная девочка? Должен ли я накормить тебя, прежде чем сам тебя сожру?
Его пальцы задирают мой огромный свитер, захватывая мою голую грудь. Ведь я не ношу нижнего белья. Он обхватывает меня, его другая рука исчезает в моих джинсах, и мои веки закрываются от его прикосновений.
— Ммм… похоже, моя девочка хочет десерт перед ужином.
Второй палец попадает будто случайно между моими складочками, и я растекаюсь в его объятиях. Он несет меня в свою комнату.
В рекордно короткие сроки мы оба оказываемся обнажены, и он прижимает свои губы к моим ноющим складкам.
Папочка лижет, сосет и кусает, пока я не вздрагиваю под его хваткой, и мой оргазм разрывается во мне миллиардами новых миров.
Филипп раздвигает ноги и проталкивается внутрь. Просто, без изысков.
— Бля, я скучал по тебе.
— И правда, скучал.
С каждым словом он выходит и снова входит.
— Никогда не позволю тебе выходить из этой комнаты, пока ты дома.
Моя спина скользит по простыням, и я провожу пальцами по завиткам его волос.
— Я люблю тебя, — стону я, открываясь ему шире.
С каждым яростным выпадом он берет, владеет и доминирует. Мое дыхание становится тяжелым, и я снова взрываюсь, не сдерживая хриплые крики. Сделав еще один толчок, чтобы завладеть мной полностью, покорить самую глубокую часть меня, он запрокидывает голову, рычит и освободаетс от спермы.
— Я тоже тебя люблю, непослушная девочка.
Он захватывает мои губы, запечатывая нашу любовь.