Моя девочка

— Потому что это Кира. С того момента, как я увидел ее, я пожелал обернуться вокруг нее, схватить и не отпускать уже никогда. Я сразу понял, что мне конец. Я не планировал этого. И она тоже. Это произошло мгновенно. Притяжение между нами было слишком сильным, а потом все усложнилось в разы. Не злись на нее. Злись на меня. Кира хотела тебе сказать, я этого не допустил. Вот из-за чего мы ссорились, когда ты вернулась домой. Она больше не могла тебе лгать. Она ведь бросила меня, когда я запретил рассказывать тебе правду о нас.

Она смотрит на меня, переваривая мое признание.

— То есть она не просто очередная твоя игрушка?

— Нет.

— Ты ее любишь?

Ее вопрос уже не застает меня врасплох. Я сам до сих пор не мог ответить на этот вопрос — пока не понял, что, возможно, не смогу сказать ей или показать ей свою любовь.

— Да. Я почти признался ей, но не успел. Ты веришь мне?

— Боже, я тебе верю. Верю блеску в твоих глазах.

Лиза обнимает меня, даря утешение, в котором я отчаянно нуждаюсь.

— Мне жаль. Я не знаю, что делать.

— Я знаю. Мне тоже очень жаль, но уже хватит о жалости. Я не буду мешать тебе и Кире. Папа, я не помню, чтобы ты чувствовал что-то подобное к другой женщине со времен мамы. Но Киру, какой бы странной и сумасшедшей она ни была, я не смогу отнять у тебя.

— Что ты говоришь? — не верю я собственному счастью.

— Я говорю, что мое привыкание к вам может занять некоторое время. И да, это чертовски странно, поскольку моя лучшая подруга — твоя девушка. Но если ты действительно любишь ее, а она любит тебя, считай, мое благословение ты получил.

Я ошеломлен ее одобрением. Это не то, чего я ожидал или заслужил, но это еще одна причина, по которой я могу считать свою дочь потрясающей.

— Спасибо, — вот и все, что я могу сказать.

Лиза в последний раз ободряюще обнимает меня и уходит, обещая прийти вновь. И приходит вечером вместе с Никитой. Меня это очень настораживает.

Я отвожу дочь в сторону и напоминаю ей о том, что же она хотела мне рассказать тогда, но она отмалчивается. Моя тревога и подозрительность усиливаются, но состояние Киры заботит в разы больше!

Часы посещений истекают, и я отправляю Лизу немного поспать. Меня отправляют поспать, но я возвращаюсь, подкупив сестру.

Минуты превращаются в часы, когда я сижу и жду, что Кира откроет глаза. Ночь переходит в утро, и я открываю тяжелые веки, чтобы посмотреть, сколько сейчас времени.

— Привет…

Кирин голос хриплый, но это ее голос. Мой родной голос! Мои глаза широко открываются. Я стряхиваю свой сон, чтобы убедиться, что я действительно проснулся.

— Ты очнулась… Дерьмо! Я за доктором.

Я подскакиваю, чтобы кого-то позвать, чтобы всех позвать, но Кира хватает меня за руку.

— Они уже были. Ты спал. Сказали, что мне определенно лучше. Я иду на поправку. Сказали, мой папа был здесь со мной все время.

Я хмурюсь, внезапно смущаясь. А Кира лукаво улыбается разбитыми губами.

— Прости. Это был единственный способ, чтобы мне позволили остаться с тобой.

— Все в порядке. Я знаю, какой ты отличный папа.

Я хватаю ее за руку.

— Черт, Кира. Я так виноват!

— А еще они сказали, что ты спас меня.

Я перецеловываю все ее пальчики, и у меня съезжает крыша.

— У тебя есть все основания ненавидеть меня, но я говорю тебе, что ты моя, и говорю это серьезно. Если ты решишь не прощать меня, то пожалеешь об этом. Я буду вынужден запереть тебя в своем доме и держать против воли. Потому что знай, для меня это не игра.

Говорю и сам не верю своим словам. Что я несу? Угрожаю ей, что буду жестче ублюдка Артура?

— Это я признаюсь, что люблю тебя, если ты вдруг не поняла. Прости, что-то я говорю не то. Надеюсь, ты поняла меня, моя девочка?

Слезы текут по ее бледным щекам, а по моей спине пробегают волнами мурашки сомнений. С ее губ слетает тихий стон, и я бросаюсь со стула, чтобы все-таки притащить врача.

— Фил…

Она берет меня за руку. Я вглядываюсь в наши переплетенные пальцы, ощущая, как наконец жизнь понеслась по моим венам. Я и забыл, как сильно я нуждаюсь в ее прикосновении.

— Что тебе нужно, Фил? Ты что-то говорил про правила в тот последний раз. Ты называешь это…

— Помолчи лучше.

— Прямо сейчас лучше было бы оседлать тебя, папочка, но в данный момент это трудноосуществимо.

Она шепчет эту длинную фразу своими разбитыми губами, привычно пряча за иронией боль. Но в этот раз и физическую, и душевную.

Я присаживаюсь на кровать, рядом с моей переломанной девочкой.

— Тебе больно? Что я могу сделать для тебя?

— Можешь заткнуться и хоть раз послушать?

Она смыкает губы. Она изо всех сил пытается сделать вдох поглубже, стонет от боли. Если бы этот ублюдок выбрался живым, я бы убил его снова.

Ей нужно немного времени, чтобы собраться с мыслями, и меня беспокоит каждая прошедшая секунда. Нет, надо бежать за врачом!

Она, словно понимая, что я сейчас сорвусь, слабо сжимает мою руку.