– Вот и отлично, папа! – отчего-то вдруг хриплым голосом проговорила она. – Ради вас с Мэдди я сделаю все, о чем ты просишь.
– И ради меня тоже! – едва слышно обронил Фрейзер. Он произнес эти слова так тихо, что на миг Розе показалось, что они ей померещились.
– Но и ты, папа, тоже должен сделать кое-что, уже для меня! – Роза бросила короткий взгляд на Фрейзера, давая ему понять, что она переходит к главному. – Я прошу тебя об одном одолжении. Пожалуйста, не откажи мне! Твое согласие будет значить для меня очень многое.
Джон бросил на нее подозрительный взгляд поверх очков.
– Папа! Мы с Фрейзером хотим организовать выставку твоих работ из твоей персональной коллекции. Планируем сделать все в двухнедельный срок.
Сказав все это, Роза выдохнула. Она сообщила все это скороговоркой, в надежде, что чем быстрее она произнесет заготовленную тираду, тем меньше времени останется у отца на то, чтобы сформировать в душе протест. Но надежды ее – увы! – не оправдались.
– Ни за что! – прорычал Джон с такой яростью, что вся кровь прилила к его лицу и Роза всерьез испугалась, что, в довершение ко всем свалившимся на них напастям, у отца может случиться еще и сердечный приступ. – Эти мои работы не предназначены для продажи! Я писал их исключительно для себя, ради собственного удовольствия. Если хотите, это… мой личный дневник, мое откровение, мой дар тебе после того, как я уйду, и я не позволю! Повторяю еще раз! Не позволю этому дельцу от искусства выставлять их на всеобщее обозрение перед толпой зевак исключительно для того, чтобы он, как обычно, мог снять сливки со всего мероприятия в виде причитающихся ему процентов от прибыли! – Джон с негодованием ткнул пальцем во Фрейзера. – Ни за что, Роза! Никогда! Мне жаль, но мое «нет» – окончательное и бесповоротное. Я вообще не хотел показывать тебе эти картины, пока я жив. Пожалуй, если была бы возможность избежать этого и после моей смерти, я был бы только рад. На этих картинах запечатлена самая худшая, самая мерзкая часть моей души, все то, что я ненавижу в себе больше всего.
Роза пришла в смятение. Она с испугом смотрела на отца. Он уронил голову на грудь, очки медленно сползли вниз и зависли на кончике носа. Из-под плотно смеженных век выступили слезы.
– Папа! – Роза тихонько соскользнула с кровати и опустилась перед ним на колени. – Пожалуйста, не плачь! Прошу тебя! Мы вовсе не хотели расстраивать тебя. Правда! Мечтали продемонстрировать всему миру, какой ты выдающийся художник. Только это, и ничего более! И поверь мне! Я не видела этих картин, как и обещала тебе. Не видела и не стала бы рассматривать их никогда без твоего ведома. Но Фрейзер уже посмотрел. Он нашел все картины выдающимися. Говорит, великолепная работа.
– Это правда! – Фрейзер присел на место Розы. – Джон! Вы не имеете права лишать любителей искусства возможности увидеть своими глазами все, что вы создали. Ваша частная коллекция поистине уникальна. И надо, чтобы люди ее увидели.
– Вот уж не думал, Фрейзер, – промолвил Джон, обретая прежнюю уверенность, – что вас волнует что-то еще, помимо рыночной конъюнктуры. Однако искренне надеюсь, что на сей раз это – не примитивная попытка прощупать почву и узнать, насколько возрастет спрос и цена на картину художника после того, как тот умрет.
Фрейзер обиженно отвернулся от Джона.
– Вот так всегда! – воскликнул он с огорчением. – Хотя я отлично знаю, что в глубине души вы думаете про меня совсем иначе. И даже считаете меня своим другом. И я действительно ваш друг и останусь им до последнего своего вздоха. И всегда буду делать для вас только самое хорошее! – На лице Фрейзера обозначилась непреклонная решимость. – Все ваши язвительные шуточки над собой я терпел, терплю и готов терпеть их и дальше. Но только не сейчас! Ведь я задумал выставку не о вас! Я хочу сделать ее для Розы. Хочу, чтобы она увидела ваше истинное нутро, вашу душу. Роза выслушала вас. Теперь, Джон, послушайте меня. Сделайте жест доброй воли ради вашей дочери, ответьте согласием. Если вам станет легче, то готов дать любые гарантии, что картины не будут выставлены на продажу. Исключительно ретроспективная экспозиция для ценителей прекрасного, и только. Так сказать, показ приватных работ великого английского художника, открывающий зрителям пока еще неизвестные широкой публике грани его таланта.
– Хочешь выставить меня всем на потеху, да? – возразил на все это Джон, но с меньшим запалом, без прежнего неистовства, словно бы по инерции. – Дескать, один старый дурак, привыкший зарабатывать себе на жизнь размалевыванием всяких сусальных картинок для конфетных оберток, очутившись на смертном одре, вдруг возомнил себя гением и жаждет признания критиков. Вот уж посмеется вся эта публика надо мною! Мне очень жаль разочаровывать тебя, Роза, но я снова говорю «нет».