Моя душа темнеет

Раду прищурился. В лице мужчины было что-то знакомое. Он понял – он видел его портрет, только с годами его лицо сильно постарело.

Скандербег.

Раду оглянулся. Телега с Кумалом стояла посреди дороги, как жирный жук, громоздкая, неуклюжая и беззащитная. Хотя их силы были примерно равны, Раду знал, что караваном можно завладеть за несколько мгновений, поскольку преимущество всегда на стороне нападающего. Ему было, что защищать, а им было нечего терять.

Тяжело вздохнув, он повернулся обратно к Скандербегу.

– Мой друг болен.

Скандербег задумчиво посмотрел вдаль.

– Вся моя страна больна. – Его взгляд остановился на Раду, изучая его одежду, шапку, лошадь. – Как тебя зовут?

– Раду.

– Просто Раду? У тебя нет семьи?

Раду хмуро улыбнулся. – Отец продал меня в качестве залога за безопасность трона Валахии. Вот почему я на него не претендую.

Скандербег кивнул.

– Понимаю. Иногда нам нужно рассчитывать на самих себя, время от времени. Тебе нужно найти себе новое имя. – Имя Скандербег представляло собой искаженный вариант прозвища, которое ему дали османцы – Искандер – и титула бей, полученного им и отвергнутого.

Губы Скандербега скривились в игривой усмешке.

– Например, Раду Красивый.

– Я подумывал о том, чтобы назвать себя Раду Изможденный.

– Гм-м. Да. – Скандербег потер себе щеки, разглядывая мужчин за спиной Раду. – Кто тебя сопровождает?

– Его зовут Кумал. Он – вали провинциальной области в нескольких часах езды от Эдирне. Он не богат и не является особым фаворитом султана, а из родственников у него только младшая сестра, у которой в случае его смерти ничего не останется. А он, вероятнее всего, умрет прежде, чем будет предложен выкуп.

Скандербег рассмеялся.

– Понимаю. Зачем же ты рискуешь жизнью, сопровождая повозку с телом, которое не имеет никакой ценности?

– Он был добр ко мне тогда, когда это не могло принести ему никакой выгоды.

Удовлетворенно хмыкнув, Скандербег вытащил из седла помятую металлическую флягу, сделал глоток и вытер губы. Он выглядел расслабленным и явно не собирался бросаться в атаку. Глядя на мужчин Скандербега, Раду заметил, что они сидят, ссутулившись, и смотрят на опустошенные и сгоревшие поля. Раду подумал, не они ли все это подожгли.

– Кажется, победа вас не очень радует, – сказал Раду.

– Ах, да, моя победа. – Скандербег оскалил зубы и широко развел руки. – Я остаюсь хозяином истерзанной и сожженной земли, моя казна пуста, мои люди больны, а поля уничтожены. Но моя гордость осталась нетронутой! Моя проклятая гордость и свобода моего народа не наполнят их желудки этой долгой зимой. Некоторые победы – это скорее поражения, надевшие не тот наряд. – Он сплюнул на землю. – Как ты думаешь, сколько людей мы потеряем, если моя гордыня потребует совершить еще один акт неповиновения нашему султану?

– Я потеряю своего друга. Даже если вы не заберете Кумала, промедление и лишения приведут его к смерти. Мои мужчины очень устали и злятся из-за поражения, чувствуя себя униженными. Твои ожесточены ценой, которую пришлось заплатить за победу. Подозреваю, что ты уедешь прочь, как всегда, но не заработаешь при этом ничего кроме янычарской крови, перемешанной с кровью твоих собственных людей, чтобы оросить твои мертвые поля. Я тоже вряд ли выживу, и это меня огорчает.

Скандербег задумчиво кивнул.

– Ты говоришь, он добрый человек?

– Самый добрый из всех, кого я знаю.

– Тогда хорошо. Мы опаздываем на ужин. Передай от меня привет Мураду, Раду Красивый.

Раду сделал все, чтобы облегчение, разлившееся по его телу, не отразилось на лице. В знак уважения он слегка наклонил голову и направил лошадь вперед, в то время как Скандербег отъехал в сторону, приказав своим людям сделать то же самое.

Всю следующую милю Раду сидел напряженный, ожидая, что вот-вот в его спину вонзится стрела. Но стрела так и не прилетела. Он молча произнес благодарственную молитву доброте Кумала, которая в очередной раз спасла ему жизнь.

***

Мурад не перестал пить. Все с таким старанием избегали разговоров об этом, что не могли говорить ни о чем другом.

Однажды поздно ночью Раду шел по улицам Эдирне. Зимняя стужа глубоко проникла в камни города, излучая холод и вытягивая тепло из его костей. Люди были похожи на здания: они жались друг к другу, смотрели из-под полуприкрытых век, подозрительные и злые от холода.

Он останавливался везде, где собирался народ – в мечетях, постоялых дворах, на рынках. Тон пересудов был один и тот же. Казармы янычар, обычно неистово шумные во время трапезы, были такими же тихими, как скованные морозом деревья. Раду проскользнул в них в своей янычарской шапке и сел в конце стола, повесив голову над тарелкой.

– …собирается охранять свою землю и свой доход? После того, как сипахи потерпели неудачу в осаде? А наше жалованье остается прежним. Ему следовало бы пожить на свою заработную плату, чтобы дать нам часть того, что…

– …болен, моя девочка говорит, что ему недолго осталось. Что будет с нами? Если мы не смогли взять город Скандербега, только представь, что сделает с нашими рядами осада Константинополя. А я лучше уйду, чем буду служить под маленьким зилотом…