Моя душа темнеет

– Ты выглядела расстроенной, когда уходила.

Лада рассмеялась, и ее смех получился таким же горьким, как кожура яблок Амасьи.

– Я выглядела расстроенной? Прости меня, что я не радуюсь, слушая, как ты превозносишь достоинства своей славной империи и какое благо ты совершишь, распространив ее влияние с помощью сабли.

Брови Мехмеда, такие же ухоженные, как у его отца, тяжело нависли над глазами.

– Ты видела мою страну. Где нищие, страдающие и голодающие на улицах? Где преступники? Раду рассказал мне, что ночью на улицы Тырговиште лучше не выходить – на тебя нападут воры или убийцы. А в Эдирне каждый может гулять и не бояться нападения.

– Да, но…

– И наши дороги безопасны для торговли, а это значит, что у наших жителей есть то, что им нужно купить или продать и жить тем, что у них есть. Они защищены от бедности и голода.

– Но вы угнетаете тех, кто не верит в вашего бога!

Мехмед раздраженно покачал головой.

– Мы не поступаем так, как поступают твои драгоценные христиане, вырезая других христиан, вера которых отличается от вашей. Да, мы требуем платы. Такова цена безопасности. Но мы позволяем всем людям под нашей властью верить во все, во что им вздумается, до тех пор, пока они тем самым не нарушают мир.

– Я здесь в качестве примера мира, который насаждает твой отец, свободы, которую он предоставляет другим. Мой отец свободен управлять своим народом, пока управляет им так, как нравится султану! В противном случае пострадают его дети.

– Ты знаешь, что за человек твой отец?

Лада отвернулась от Мехмеда, пряча покрасневшие от стыда щеки.

– Это человек, который обещает папе римскому бороться с неверными, а потом заключает с ними мир. Это человек, который бросает своих детей под саблю, чтобы вернуть себе призрачную власть. Да, я знаю, что он за человек. Он из тех людей, с которыми твой отец так любит иметь дело. Они оба – дьяволы.

– Благодаря нам твоя страна остается в безопасности!

Лада резко повернулась, пересекла комнату и прошипела Мехмеду в лицо:

– Я предпочту, чтобы моя страна сгорела, чем увидеть, как она благоустраивается под правлением османов. Не все в мире следует переделывать по вашему образцу. Если бы мы не были так заняты, постоянно защищая границы и оправляясь от вреда, причиненного нам армиями других стран, мы бы и сами о себе позаботились!

Озадаченный Мехмед отступил назад.

– Значит, ты не ненавидишь меня из-за твоего отца?

Лада опустила плечи, отяжелевшие от усталости.

– Мой отец слаб. Валахия заслуживает лучшего правителя.

– Возможно, ты заслуживаешь лучшей страны, чем Валахия.

– Нет. – Лада почувствовала, как в ее груди вновь разгорелся огонь, уничтожив усталость и страх. Она слишком долго находилась вдали от своей земли. Иногда она задумывалась над тем, правильно ли она ее помнила. Но теперь, здесь, она поняла, что так по-настоящему и не покинула ее. Валахия пульсировала в ее жилах. – Я люблю Валахию. Она принадлежит мне, а я принадлежу ей. Это моя страна, и она всегда будет моей, и я буду ненавидеть любого короля или султана или бога или пророка, который объявит, что кто-то другой имеет на нее право.

– Пожалуйста, не говори этого о Пророке, мир праху его. – Голос Мехмеда звучал мягко. Он не требовал – он просил. – Почему ты отказываешься слушать то, чему обучает нас мулла Гюрани?

Лада взглянула на стену с тренировочными саблями. Хотя Мехмед подшучивал над тем, что она так много времени проводит с янычарами, каждый свободный час она наблюдала за их каждодневной муштрой и упражнениями. Спустя несколько недель Николае даже разрешил ей к ним присоединиться, исправлял ее движения, смеялся над ее ошибками, но все больше восхищался ее яростью и стремлением к победе.

Ты знаком с Богданом из Валахии? Спросила она его сразу, как только набралась смелости. Эти слова ужалили ее, едва слетев с языка, уничтожая притаившуюся в них надеждой.

Моего брата зовут Богдан, ответил он.

И моего двоюродного брата! – сказал болгарин.

И моего отца! – добавил серб.

Николае улыбнулся, как будто извиняясь, и Лада проглотила боль, причиненную ей именем Богдана. И пошла сражаться.

Сейчас, проигнорировав Мехмеда, она выбрала затупленную саблю, такую же изогнутую, как та, что висела над троном ее отца. Даже от одного ее вида в груди разгорелся пожар. Она взвесила ее, проверяя баланс. Ладе нравилось разозлиться перед тем, как начать бой с Николае. Ярость вытесняла все, что накопилось внутри – сомнение, страх, смущение – не оставляя пространства ни для чего другого. Она никогда не чувствовала себя более сильной, чем когда была в гневе с саблей в руках.

– Остановись, – сказал Мехмед, настигая ее у стены. – Ты не ответила на мой вопрос.