Моя единственная

— Я не думаю, что ты можешь хотя бы приблизительно понять, как мне было больно. У меня были гормоны, страх, злость и все остальное. В тот момент я была просто сломлена. В тот вечер, когда я сделала тест, я попросила его зайти, потому что это было срочно. Ничто не могло подготовить меня к его ответу. Он сказал, что у меня есть выбор: растить ребенка так, как я хочу, без его помощи или он оплатит аборт.

Если раньше я думал, что злюсь, то теперь это совершенно новый уровень. Я хочу убить его. Оторвать ему руки и вытрясти из него всю жизнь. Поступать так с любой девушкой отвратительно, но с ней… непростительно. Девни — все прекрасное в этом мире, и как мужчина, он должен был быть рядом с ней.

— Дев…

— Нет, дай мне сказать, пожалуйста, — умоляет она. — Я не смогла этого сделать. Не потому, что я не думала об этом. Я хотела ребенка, но не так. Через два дня после того, как я узнала о своей беременности, Джаспер и Хейзел потеряли своего шестого ребенка. Шесть раз они пытались стать родителями и терпели неудачу, и вот я, которой недавно исполнилось двадцать, беременна ребенком от женатого профессора, которого он не хотел. Мой брат рыдал, прижимаясь ко мне. Он был так расстроен, что подвел ее. Такого уровня эмоций я ожидала от Кристофера. Он должен был плакать, потому что сломал меня, но он был со своей женой. Хейзел училась в школе медсестер в Колорадо, и я собиралась попросить ее отвезти меня в клинику, чтобы прервать беременность. Но вместо этого…

Я смотрю на нее, гадая, догадывается ли она, насколько самоотверженна.

— Ты отдала им своего ребенка…

Глубокий всхлип вырывается из ее губ, и я беру ее лицо в свои руки.

— О, милая.

— Я не отдала им своего ребенка. Я отдала им их сына. Маленького мальчика с карими глазами, которому нужны были родители, чтобы любить его. Это был самый болезненный и прекрасный день в моей жизни. Хейзел была в комнате и держала меня за руку, а слезы текли по нашим лицам по разным причинам. Моя невестка пыталась не быть счастливой, потому что знала, что я умираю внутри. Она обнимала меня, благодарила, говорила, как самоотверженно я поступила. Это был правильный выбор, но он казался таким… неправильным. Но я любила Остина. Я любила его так сильно, и я отдала его, потому что знала, что не смогу дать ему больше, чем они. Мы договорились, что они останутся в Колорадо, пока я переведусь в новый колледж, чтобы закончить обучение, и мы все вернулись с Остином в качестве моего племянника и с секретом, который знали только шесть человек.

Дыхание вырывается из моей груди тяжело и быстро.

— Иисус. Я не знаю, что сказать. Почему ты не сказала мне раньше?

— Потому что мне было так стыдно. Я всегда думала, что я крутая девушка, которая никогда не позволит мужчине причинить ей боль, а потом я увидела свою слабость. Я не хотела, чтобы ты когда-нибудь увидел меня такой.

— Милая, я бы никогда…

— Я сама в это не верила. Я не хотела видеть осуждение в твоих глазах. Хоть ты и сказал, что не станешь, я не верила.

— Ты не доверяла мне.

— Хотела бы я сказать, что это неправда на самом деле, но это не так. По прошествии времени, когда мы разговаривали, я не могла заставить себя сказать об этом. Потом прошло время, и это стало секретом, который нельзя было раскрывать. Остин рос, и мне нужно было его защитить.

Я провел руками по лицу.

— Я просто хочу, чтобы ты не лгала и не скрывала это от меня.

— Я не хотела лгать, но правда в том, что я биологическая мать Остина. Этот секрет преследовал меня и мою семью некоторое время, — она смотрит в сторону кресла, которое ранее занимала ее мать.

— Твоя мама?

— Да. Она так переживала из-за этого, но Джасперу и Хейзел нужен был Остин, а мне нужны были они.

— Поэтому вы так часто ссорились?

Она хмыкает и пожимает плечами.

— Это был грех. Она хотела, чтобы я оставила его и взяла на себя ответственность. То, что я даже думала об аборте, было непростительно в ее глазах.

— А Остин вообще ничего не знает?

— Нет. Джаспер, Хейзел и я договорились, что я буду именно такой — его тетей. Я буду наблюдать за тем, как он растет, любить его и быть рядом с ним так, как большинство людей, отказывающихся от своего ребенка, никогда не делают. Это было самое трудное и самое важное, что я могла сделать. С того дня я решила считать его своим племянником. Я никогда, ни разу не позволила себе сказать «сын». Так было лучше для моего собственного благополучия и для Остина.

— А что теперь?

Она его мать, но Остин об этом не знает. Она — его мать, и теперь ей приходится действовать в абсолютно новой ситуации.

Она наклоняет голову, проводя большим пальцем по моей руке.

— Я не знаю. Когда Остину было три месяца, они составили завещание. В нем было прописано, чего они хотели. Они хотели, чтобы Остин перешел под мою опеку, и я должна воспитать его так, как посчитаю нужным, даже если я буду одна.

— Ты не одна.

Она смеется.

— Я совершенно одна, Шон.

Я знаю, что она тонет в горе, но это далеко не так.

— Я здесь.

Глаза Девни встречаются с моими.

— Ты всегда был здесь, но сейчас все по-другому.

— Почему? Потому что ты делаешь так, чтобы было по-другому?