Вообще, этот совет тогда показался мне лишним: я дала его, просто чтобы показать, что переживаю за нее. Лила любила рассуждать и фантазировать, но, в отличие от нас, никогда не сплетничала. Действительно, о любви Паскуале она рассказала только мне, и я никогда ни от кого не слышала о его признании ни слова. Зато про Марчелло Солару она разболтала всем и каждому. Я встретила Кармелу, и та спросила: «Ты знаешь, что твоя подруга отказала Марчелло Соларе?» Потом я увиделась с Адой, которая сказала: «Представляешь, твоя подруга отшила Марчелло Солару». Пинучча Карраччи в колбасной лавке прошептала мне на ухо: «А правда, что твоя подруга послала подальше Марчелло Солару?» Даже Альфонсо с изумлением спросил меня в школе: «Твоя подруга сказала „нет“ Марчелло Соларе?»
При встрече с Лилой я сказала:
— Зря ты всем рассказала. Марчелло будет в бешенстве.
Она пожала плечами. Дома ее ждали дела, надо было помогать братьям, матери и отцу; времени на болтовню не оставалось. После новогодней ночи ее интересовали только домашние дела.
Именно так. Весь остаток учебного года Лила не интересовалась, что я делаю в школе. А когда я спросила ее, какие книги она берет в библиотеке, она со злостью ответила: «Никакие не беру. У меня от чтения голова болит».
А я, наоборот, училась, и чтение стало для меня приятной привычкой. Однако вскоре мне пришлось признать, что с тех пор, как Лила перестала подгонять меня, школа и библиотека учителя Ферраро больше не казались мне захватывающим приключением: просто я умела хорошо учиться, и меня за это хвалили — вот и все.
Мне дважды представилась возможность окончательно в этом убедиться.
Однажды, когда я пошла в библиотеку, прихватив свою читательскую карточку, густо исписанную названиями взятых и возвращенных книг, учитель сначала похвалил мое усердие и верность библиотеке, а затем спросил о Лиле: его явно огорчало, что Лила и ее родные перестали брать книги. Не знаю почему, но меня его слова расстроили. Мне показалось, что его искренний интерес к Лиле — нечто большее, чем простое восхищение постоянством читательницы. Если бы Лила брала одну-единственную книгу в год, подумалось мне, на ней остался бы отпечаток ее мысли, и учитель, получая книгу назад, обязательно его почувствовал бы. А от меня следов не оставалось — я была всего лишь воплощением упорства, с каким без разбору поглощала том за томом.
Другой случай произошел в школе. Преподаватель словесности Джераче объявлял оценки за сочинение (свою тему помню до сих пор: «Этапы развития драмы Дидоны»). Если до этого он ограничивался парой добрых слов по поводу моей очередной восьмерки или девятки, на сей раз долго хвалил меня перед классом, а под конец сообщил, что поставил мне целых десять баллов. После урока он подозвал меня и вместе со мной вышел из класса, продолжая свою хвалебную речь в коридоре: он прямо-таки восторгался тем, как я раскрыла тему. Тут появился преподаватель религии. Джераче остановил его и начал взахлеб превозносить мои достижения. Через несколько дней стало ясно, что одним священником Джераче не ограничился: он показал мою работу и другим преподавателям, причем не только с нашей параллели. Некоторые из них, встретив меня в коридоре, улыбались и отпускали пару-другую реплик по поводу моего сочинения. А преподавательница первого «А» — профессор Галиани, которую уважали, но побаивались, потому что она, во-первых, слыла коммунисткой, а во-вторых, славилась умением в два счета разбить любую плохо выстроенную аргументацию, — остановила меня в вестибюле. Ее больше всего поразила основная мысль моего сочинения: когда из городов уходит любовь, они меняются, перестают служить благим целям и в них воцаряется зло.
— Что такое, по-твоему, город без любви? — спросила она.
— Это город, в котором живут несчастные люди.
— Можешь привести пример?
Я вспомнила, о чем мы весь сентябрь говорили с Лилой и Паскуале, и вдруг поняла, что те разговоры дали мне куда больше, чем школа, в которую я ходила каждый день.
— Фашистская Италия. Нацистская Германия… Весь современный мир.
Она расспрашивала меня с особым интересом. Сказала, что я очень хорошо пишу, посоветовала прочитать некоторые книги и даже предложила принести свои. В конце она спросила, чем занимается мой отец. «Он швейцар в муниципалитете», — ответила я. Она ушла, опустив голову.