Моя гениальная подруга

Поскольку я тратила вечера на решение их проблем, то занималась мало и даже пару раз прогуляла школу. В результате мои оценки за первый триместр оказались далеко не блестящими. Только многоуважаемая профессор Галиани, которая вела у нас латынь и древнегреческий, продолжала меня хвалить, а по философии, химии и математике мне поставили всего лишь «удовлетворительно». Вдобавок я умудрилась влипнуть в историю. На уроке богословия, выслушав пространуую обличительную речь преподавателя, направленную против коммунистов и атеистов, я почувствовала себя задетой – то ли обиделась за Паскуале, открыто признававшегося, что он коммунист, то ли приняла на свой счет все те гадости, которые священник говорил о коммунистах. Как бы то ни было, я, успешно сдавшая заочный курс теологии, подняла руку и сказала, что люди настолько одержимы ненавистью, что вера в Бога Отца, Бога Сына и Святого Духа, последний из которых вообще лишняя сущность, нужная только для образования Троицы, заведомо более весомой, чем просто двуединство «Отец-Сын», – это примерно то же, что собирание коллекции безделушек в городе, охваченном адским пламенем. Альфонсо сразу смекнул, что меня понесло, и робко потянул за фартук, но я и не подумала останавливаться и договорила до конца. В первый раз в жизни меня выгнали из аудитории и записали замечание в классный журнал.

В коридоре меня охватила растерянность. Что я натворила? Зачем повела себя так неосмотрительно? Что меня дернуло выступить с этой гневной речью? Потом я вспомнила, что мы обсуждали тот же вопрос с Лилой, и поняла, что ее влияние на меня по-прежнему настолько велико, что заставило бросить вызов преподавателю богословия. Лила больше не читала книг, не училась, готовилась стать женой колбасника и сесть за кассу вместо матери Стефано. А я? С заимствованной у нее дерзостью сравнила веру в Бога с коллекционированием безделушек в объятом адским пламенем городе? Но разве не школа была моим единственным богатством, свободным от ее влияния? Я молча заплакала под дверью аудитории.

И тут все изменилось. В глубине коридора появился Нино Сарраторе. После встречи с его отцом у меня стало еще больше причин делать вид, будто его не существует, но в тот момент, увидев его, я ожила буквально и поспешила утереть слезы. Наверное, он все равно заметил, что со мной что-то не так, и подошел ко мне. Он повзрослел: у него сильно выпирал кадык, отросла бородка, а взгляд стал еще более отстраненным. Бежать от него мне было некуда. Из класса меня выставили, и я не могла спрятаться в туалете – вдруг преподаватель решит выглянуть в коридор. Поэтому я осталась стоять где стояла, и, когда он спросил, что случилось, я все ему выложила. Он нахмурился и сказал: «Я сейчас». Он исчез, но через несколько минут вернулся в сопровождении профессора Галиани.

Галиани меня похвалила. «Но после серьезной атаки, – сказала она так, словно объясняла нам с Нино трудную тему, – нужно затаиться». Она постучала в дверь аудитории, скрылась за ней и через пять минут вышла довольная. Мне разрешили вернуться в класс при условии, что я извинюсь перед преподавателем за резкость тона. Я извинилась. Меня переполняли страх перед возможными последствиями и гордость оттого, что меня поддержали Нино и Галиани.

Обсуждать случившееся с родителями я побоялась, зато рассказала все Антонио, который передал мой рассказ Паскуале, а тот, в свою очередь, Лиле. Он все еще любил ее и, случайно столкнувшись с ней на улице однажды утром, ухватился за мою историю как за повод хоть чем-то ее заинтересовать. Так я в мгновение ока стала героиней и в глазах старых друзей, и небольшой, но спаянной группы преподавателей и студентов, не желавших выслушивать нравоучения преподавателя богословия. В то же время, понимая, что извинений перед священником недостаточно, я постаралась вернуть себе кредит доверия с его стороны и со стороны учителей, разделявших его взгляды. Это удалось мне без особых усилий: с враждебно настроенными преподавателями я держалась особенно учтиво и демонстрировала похвальное прилежание, чем заслужила репутацию ученицы, которой можно простить некоторые странные высказывания. Попутно я обнаружила, что умею делать то же, что Галиани: жестко высказав свое мнение, затаиться и заработать всеобщее уважение безукоризненным поведением. За несколько дней я, как мне показалось, вернулась в верхнюю часть списка подающих надежды учеников нашего богом забытого заведения.

Этим дело не кончилось. Пару недель спустя меня нашел Нино и без всяких предисловий, своим привычно мрачным тоном попросил коротко, на полстранички, изложить историю моего столкновения со священником.

– Зачем?