Моя идеальная

— Где же ты, сестрёнка? — сиплю, вглядываясь в дорогу, на которой нашли тачку.

Каждый день я приезжаю сюда и брожу по лесу, будто смогу обнаружить то, что не смогли сотни полицейских, собак и волонтёров.

Каждый день я еду от посёлка к посёлку в надежде, что найду её.

Каждый день я сбегаю от реальности.

Я не могу видеть свою девушку разбитой. Я не могу видеть своего лучшего друга, превратившегося в безэмоциональное, безжизненное существо.

В то проклятое утро Артём орал, плакал, проклинал, крушил, разбивал руки в кровь, а я ничем не мог помочь человеку, которого называю братом. Успокоил его в итоге мой отец.

Я, блядь, в жизни не думал, что смогу увидеть, как Северов рыдает на груди у моего бати.

В тот момент я вышел из кабинета, забился в какую-то коморку и, сука, сам разревелся как баба. Я, блядь, давился слезами и всхлипами, потому что мне было больно не только за друга и его невесту, но и, блядь, за себя. Я не просто привязался к ней. Я полюбил эту девчонку. Она стала частью моей семьи.

Зло стираю горячую влагу с ресниц, когда вспоминаю то кошмарное утро и делаю глубокую затяжку, но никотин перестал помогать. Так же как и крепкий алкоголь.

Сжимаю кулаки, вылезая из тачки.

Иду в лес.

Снова.

Брожу по нему, пока не начинает сгущаться темнота.

Снова.

Возвращаюсь к машине и катаюсь от посёлка к посёлку, тыча в каждую встретившуюся рожу Настину фотку.

Снова.

Люди только отрицательно качают головами.

Снова.

Запрыгиваю в лексус, завожу мотор.

— Я знаю, что ты жива, Настя. Не сдавайся. Я верю в тебя. Если больше никто не сможет, то я один буду верить. Возвращайся. Ты нужна всем нам. Но больше всего ты нужна Артёму. — хриплю, сдерживая разрывающие грудину рыдания.

Снова.

Торможу около подъезда. Поднимаюсь по ступеням. Вставляю ключ в замочную скважину. Толкаю дверь и замираю.

Снова.

Каждую ночь я прихожу к Северу со страхом, что он вскрыл на хрен вены, потому что в то ебаное утро он почти сделал это. Мы с отцом с трудом вырвали у него горлышко от разбитой бутылки.

Он сказал, что не станет жить без неё. И он не живёт.

Тёмыч превратился в ходячий труп. Жалкое подобие человека. Он не разговаривает. Не ест, пока я не сую ему в руки какую-нибудь жрачку и не приказываю жрать. Блядь, он реально стал зомбаком, который тупо выполняет команды и на этом всё.

Пару раз пытался напоить его, но ничего не помогало. Он напивался так, что просто отрубался, но тогда я хотя бы был спокоен, что он ничего с собой не сделает и будет жить. Пусть я и не уверен, что такое существование можно назвать жизнью.

Сжимая зубы, вынуждаю себя пройти вглубь квартиры.

— Как мне верить? — доносится из спальни севший сип друга.

Замираю на полушаге, потому что впервые за шесть дней слышу его голос. Прислушиваюсь, но других звуков не следует.

— Привет, Тёмыч. — выбиваю с улыбкой, которую приходится натуральным образом выжимать из себя.

Я давно смирился с тем, что он даже не реагирует на моё появление. Как и сегодня. Паркую задницу на кровать рядом с Севером.

Друг так глубоко вдыхает, что его грудная клетка начинает трещать, а потом поворачивается ко мне и хрипло выдыхает:

— Ты веришь, что она умерла?

Ловлю ступор на несколько секунд, изучая его осунувшееся лицо. Впалые щёки, выпирающие скулы, светлая щетина, чёрные круги под глазами.

Блядь, глаза…

Они больше не безжизненные. Пусть и не такие, как раньше, но в них хотя бы нет пустоты и светится огонёк сознания.

— Я верю, что она жива. — сиплю, сканируя его лицо на признаки понимания.

Северов опускает веки, глухо выдыхает и выбивает с хрипом:

— Пока хоть кто-то верит, надежда не угаснет.

Отец говорил мне то же самое, поэтому я и продолжаю так отчаянно цепляться за свою веру. Потому что знаю эту девчонку достаточно, чтобы понимать, что чёрта с два она так просто сдастся.

К тому же между уликами и словами уёбка Должанского есть нихеровая такая нестыковка. Он сказал, что задушил её, но, судя по всему, Настя была за рулём той тачки, пусть и истекая кровью, но она ехала на машине. И не могла просто испариться.

Озвучиваю это другу, но он только качает головой и снова отворачивается.

— Блядь, Артём! — срываюсь, хватая его за плечи и встряхивая. — Верь, блядь! Верь!

— Я верю, Тоха. — отбивает глухо, срывая с себя мои лапы. — Мы должны найти её.

— Пришёл в себя? — спрашиваю севшим от облегчения голосом несколько позже.

— Не уверен. Но, Тох, если она… Блядь… Я не смогу без неё.

— Ты слышал, что я сказал тебе? Она уехала на машине. Сама. Наверняка кто-то подобрал её по дороге и отвёз в больницу. — изо всех сил стараюсь звучать уверенно, но даже мне кажется, что уверенности в моём голосе недостаточно, чтобы даже себя убедить.

— А если эта мразь её забрала? — выпаливает Север, заглядывая мне в глаза.

Отвожу взгляд, потому что, сука, сам об этом каждый день думаю.

Вдох-выдох.

— Мы найдём её. Живой.

* * *

Семь дней…

Семь дней поисков.

Семь дней ночных кошмаров.

Семь дней бессонницы.

Семь дней борьбы.

Семь дней веры.

Я снова на той дороге. Глушу мотор и выползаю на улицу.