— Это бессмысленно, Тоха. — сипло выбивает Север после нескольких часов лесных поисков. — Здесь всё прочесали. Надо искать в другом направлении.
Да, сегодня он поехал со мной, вернувшись, наконец в норму. Относительно. И выглядит, и говорит он всё ещё как ходячий труп, но хотя бы мыслит трезво.
А мне, сука, ещё страшнее становится от того, что если наши поиски не принесут результатов, то у него хватит мозгов выйти, блядь, в окно. Если раньше он тупо овощем был, то хоть не так стрёмно было, а теперь…
— И какие у нас варианты? — бубню растерянно, туша окурок о ствол дерева.
— Эта дорога ведёт на Карелию? — указывает взглядом направление.
Быстро догоняю, к чему он ведёт.
— Больше сотни километров, Север. Если её забрали, то легче было вернуться в Питер, а не везти её хуй знает куда.
Друг с силой сжимает кулаки и выдавливает сквозь зубы:
— Она там.
Не знаю, как, блядь, можно быть в этом уверенным, но уже через несколько часов мы стоим в кабинете моего отца с просьбой расширить поиски на соседнюю область.
— Давайте говорить откровенно, ребята. — рубит отец, как всегда, прямо. — Артём, я рад, что ты смог прийти в себя и не сдаёшься, но я не могу давать тебе ложную надежду. — Север напрягается, а мне, блядь, даже страшно на него смотреть. — Потеря крови была критической. Около двух-трёх литров из тех пяти, что есть в человеке. Если кровь и удалось бы остановить вовремя, то без переливания Настя не протянула бы больше сотни километров. К тому же вряд ли кто-то стал везти истекающую кровью девушку так далеко.
— Пап! — гаркаю я.
Блядь, если он сейчас заберёт и эту надежду, то мой друг тупо покончит с собой. Никогда не понимал, как можно лишать себя жизни, когда кого-то теряешь, но вся соль в том, что Тёмыч просто не сможет жить без неё.
Даже после всего дерьма, что с ним произошло, он не жил нормально, пока не встретил ЕЁ.
Шесть лет назад он спас меня от толпы мудаков. Я был четырнадцатилетним пацаном, которого не столько эти уроды напугали, сколько то, с какой кровожадностью Артём размазывал их по асфальту.
Он же притащил меня домой. Избитого, но благодаря ему, живого. И собирался свалить, но батя настоял, чтобы он остался. Север шарахался каждый раз, когда отец поднимал голос. Это не осталось незамеченным папой, и он выслал нас с мамой из-за стола. Не знаю, о чём они разговаривали, но после этого Тёмыч почти год оставался в нашем доме.
Злой. Скрытный. Вечно хмурый. Агрессивный. Но постепенно принимающий человеческий вид.
Потом он съехал, купил себе хату и долгое время не появлялся, а я всё, сука, ждал, что придёт. Он мне как старший брат стал, хотя и вечно шпынял меня.
В следующий раз мы встретились на отцовский день рождения. Потом на мой. На мамин. Он начал приезжать на все праздники. И пусть он старше меня на четыре года, но со временем эта разница стёрлась, и мы стали друзьями, хотя он всё так же не посвящал никого в свою жизнь.
Его историю я узнал всего пару лет назад. И да, блядь, после того, как он приехал со мной в академку и увидел Миронову. Когда она вылетела из кабинета с улыбкой, которая его вставила до такой степени, что он перевёлся к нам. Именно в тот день я впервые понял, что он умеет улыбаться. Не просто натягивать лыбу на хмурое ебало, а именно, сука, улыбаться.
Наверное, всё же стоит поверить, что фраза «вторая половина» — не пустой трёп.
Нельзя жить, когда тебя разрывают напополам. И он не сможет.
— Мы должны попробовать, пап. — подбиваю глухо.
— Хорошо. Я свяжусь с коллегами в Карелии и начнём поиски там.
Восемь дней…
Восемь дней горя.
Восемь дней отчаяния.
Восемь дней ужаса.
Восемь дней холода.
Восемь дней надежды.
С самого утра мы с Тёмычем торчим в отцовском кабинете, отправляя запросы во все больницы. Поисками в моргах занимаются другие люди, потому что никто из нас не готов услышать: найден труп, подходящий под ваше описание.
Надежда угасает с каждым звонком, но мы не сдаёмся, продолжая упорно обрывать телефоны и факсы.
— Я за кофе. — поднимаюсь, разминая затёкшие от многочасового сидения мышцы. — Тебе принести?
Северов молча кивает, глядя в монитор ноутбука. Весь день подмечаю, что он не переставая сжимает и разжимает кулаки.
Я, блядь, просто не знаю, что ещё можно сделать, чтобы он не натворил дерьма.
Уговорил отца подключить нас к расследованию, только чтобы не свихнуться к чертям собачьим.
Ставлю перед приятелем пластиковый стакан и распахиваю окно. Закуриваю прямо в кабинете. Вообще-то батя за такое мне шею свернуть должен, но сегодня он уехал в Карелию, чтобы лично переговорить с высокими шишками и ускорить поиски. Север молча забирает у меня пачку и вставляет между губ сигарету, но так и не подкуривает.
— Долго мусолить её собираешься? — толкаю, косясь на приятеля, когда тушу свой окурок и выбиваю новую сигарету.
— Я собирался бросить. — отвечает хрипом. — Ради неё. — забирает у меня из рук сигарету и подкуривает от неё. — У меня нет сил бороться дальше. Не знаю, на сколько меня ещё хватит.