Моя идеальная

— А у тебя язык ещё поганее стал, чем шесть лет назад, Тёма. — скрежещу зубами. Мелкий ублюдок. Хотя уже давно не мелкий. Ему двадцать. — Мы столько лет не общались, а ты спрашиваешь о девчонке? Неинтересно, как у меня дела? Чего нового?

— Егор, пожалуйста, просто ответь.

Видимо, он улавливает умоляющие интонации в моём тоне, потому что и его голос глохнет, когда спрашивает:

— Кто она?

— Моя невеста.

— Бляяя… Не думал, что ты когда-то так попадёшь.

— Егор, ёбаный в рот! Что с Настей?! — срываюсь, подскакивая на ноги.

Почему он так упрямо молчит? Что если всё плохо? Учитывая то, как мы расстались, то ему бы проще было просто добить меня, а не мариновать и оттягивать момент.

В трубке слышится тяжёлый сиплый выдох.

Все мышцы на грани. Жилы на разрыв. Нервы в кровь. Дыхание в стоп.

— Мы ехали из Питера. По встречке на такой скорости летела тачка, что я до сих пор не допираю, как смог понять, что она посылает сигналы SOS. Фарами и сигналкой. Отец остановился, и водила той тачки тоже дал по тормозам. — остатки эмали на зубах сдираю. Ногти в ладони. Пиздец. Вот вообще ни разу не смешно. — Из тачки эта девчонка вылезла. Вся в крови. Голова разбита. Лицо опухшее и в синяках. В ноге нож. — кусаю губы, на которых и без того живого места не осталось. Кулаком прижимаю. — Не знаю, как она вообще что-то соображала в таком состоянии и смогла ехать, потому что как только мы подбежали, она глазами указала на ногу и упала.

Егор замолкает.

Вгрызаюсь зубами в кулак, опять глотая кровь.

Моя девочка… Не сдалась… Сильная…

— Не молчи, Егор! — рявкаю, срываясь в к шкафу.

Натягиваю шмотки. Хватаю документы и ключи от Гелика. Слетаю по ступеням. Срываю Мерс с места с громким визгом резины, пока слушаю слегка дрожащий голос брата.

— Наверное, стоило бы вернуться в Питер, но отец приказал ехать в нашу больницу. Первую помощь оказал на месте. Она впала в кому. В себя пришла только вчера вечером, но… — рассказ обрывается.

Выжимаю газ до предела.

— Что «но»? Что, блядь, «но»? — тишина. — Егор, мать твою, ответь! Что с ней?! — срываюсь на вопль.

Какого хрена он молчит? Что с Настей?

— Она не в себе. Вообще не в адеквате. — сука! Держись, малыш. Держись. — Когда глаза открыла, то назвала меня Артёмом. Когда я попытался убедить её, что я не Артём, то она сначала в истерику впала, а потом вообще из реальности выпала. Лежит и смотрит в потолок. А я всё думал, возможно ли такое, что она знает моего брата, который свалил в неизвестном направлении шесть лет назад? Учитывая нашу генетику, то вряд ли могла с кем-то спутать.

Вот это уж точно. Хрен спутаешь. Отцовские гены.

А Настя… Если она меня не узнает? Если не сможет справиться? Я тоже не мог и спасался так же.

— Как она тебе номер дала, если ничего не говорит? — рублю с подозрением.

— Никак. Заглянул к ней в надежде, что очухалась. Хотел о тебе спросить, но она вообще непробиваемая. Уже на выходе увидел лист бумаги на полу, а там цифры. Решил проверить и вот…

Вашу мать…

— Держись, родная. Не сдавайся. Я еду. Еду к тебе. Держись. — бомблю мысленно, а вслух высекаю. — Присмотри за ней, Егор.

Я не спрашиваю, была ли на ней одежда. Я не спрашиваю, проверяли ли её на предмет насилия. Я ничего из этого не спрашиваю, потому что не способен сейчас мыслить трезво и отбросить эмоции.

— Больше ничего не скажешь, Тёма? — режет обиженно брат.

— Я еду. Поговорим на месте.

Сбрасываю вызов и сразу набираю Тохе. Руки дрожат, как у нарика в ломке. Голос ломается. Мотор гремит до физической боли.

— Да. — выбивает приятель едва слышно.

— Настя… Она в Карелии. — как ни стараюсь, больше ничего не удаётся выдавить.

Меня одновременно и облегчением топит, и ужасом полосует.

Антон что-то спрашивает, но я не могу сосредоточиться на его голосе от собственных душераздирающих мыслей.

Глушу их. Глушу. Глушу.

Едва избавляюсь от одной, наваливается шквал новых.

Глушу. Рву в клочья. Глушу.

Торможу у обочины. Выпрыгиваю из Гелика, жадно хватая губами холодный влажный воздух. Физически дрожь летит. Все внутренности будто в желе свернулись и трясутся. Пальцы отказываются слушаться, когда пытаюсь щёлкнуть зажигалкой.

Глушу. Глушу.

Высекаю искру, подкуриваю. Одна тяга. Вторая. Третья. Дым в лёгкие. Никотин в кровь. Холод в голову. Уверенность в голос.

— Я еду туда. — обрубаю, запрыгивая в тачку.

Бью по газам, пока до приятеля доходит суть сказанного.

— Живая? — одно единственное слово.

— Живая. — самое значительное.

— Где она и что с ней?

Коротко передаю разговор, умалчивая о том, кто принёс мне эти вести и о том, что направляюсь в больницу, принадлежащую ублюдку, который сломал мою жизнь.

Вот только Арипов явно что-то не то чует, потому что толкает холодно:

— В какой она больнице? Мы уже добрую половину прошерстили, но безрезультатно.

Глубокий шумный вдох. Глухой рваный выдох.

— В той, в которой я ни за что на свете не стал бы её искать.

— Пиздец. — разрезает сухо. — Уверен, что готов вернуться? Может, я сам поеду туда? Я на месте, где тачку нашли.

Вдох-выдох. Сжимаю руками руль, пока он не начинает скрипеть.

— Я должен сам, Тоха. Выбора нет. Я должен забрать её оттуда.