— Ну как ты себя при первой встрече повёл, так и записала. — ржёт, а потом смотрит прямо в глаза и спешно добавляет. — Мой. Всё ещё не могу поверить, что ты мой. Что Артём Северов — самый популярный парень в академии, самый знаменитый бабник, самый жуткий беспредельщик, теперь только мой. Никогда бы не подумала, что ты когда-нибудь перестанешь таскать всех девчонок подряд. Что не будешь по поводу и без впечатывать носы в черепушки. Что… Блин! — резко обрывается и поворачивается к плите, когда от сковороды уже начинает идти дым.
Выливает содержимое миски, сбавляет газ и накрывает крышкой, только после этого снова смотрит на меня.
— Знаешь, малыш, если бы мне месяц назад сказали, что половина моего шкафа будет забита женскими вещами, а в ванне будет стоять целая куча всевозможной хренотени, то я без раздумий впечатал бы ему нос в череп. Если бы два года назад мне сказали, что идеальная девочка из академии, Настя Миронова, будет готовить завтрак на моей кухне в моей футболке и будет любить меня, то я бы покрутил пальцем у виска.
Девушка ничего не отвечает, переворачивая омлет, который, кстати, на данный момент и выглядит, и пахнет как нечто действительно съедобное.
Роняю челюсть, когда она в одно движение перебрасывает его на другую сторону и, улыбаясь, восклицает и хлопает в ладоши.
— Получилось!
И такой восторг в её глазах светится, что я и сам радуюсь этому крошечному, но такому значимому для неё достижению. В некотором плане она остаётся маленькой девочкой, которая учится элементарным вещам, и я реально, блядь, горжусь ей.
Настя выключает плиту, поднимает крышку и раскладывает омлет по тарелкам. Только сейчас соображаю про кофе, о котором мы совсем забыли, и засыпаю зёрна в кофемолку. Варю напиток, пока любимая садится за стол и без слов принимается переписывать мои конспекты. Ставлю перед ней кружку и опускаюсь напротив, не переставая улыбаться, потому что она делает это для меня.
— Ты ни о чём не жалеешь, Артём? — шелестит, вскидывая на меня взгляд и, отодвигая бумаги, притягивает к себе завтрак.
Задумываюсь всего на долю секунды и уверенно выдаю:
— Я жалею только о том, что так много времени потерял. — закидываю в рот кусок омлета и с удовольствием пережёвываю. — Вкусно, малыш. Правда, очень вкусно.
Моя маленькая смущённо улыбается и отхлёбывает кофе. Вижу, как нравится ей эта похвала.
— Что значит "потерял много времени"? — шепчет, не переставая сканировать моё лицо.
Перевожу дыхание и громко сглатываю. Какое-то время в затянувшейся тишине слышно только тиканье настенных часов.
— То, что я два года старался вырвать тебя из этого твоего кокона идеальности. Расшатать. Вывести из себя. Сделать хоть что-то, чтобы ты перестала быть такой холодной и отстранённой, но я просто не знал, как до тебя достучаться.
Пиздец, но я реально жалею, что не сделал этого раньше.
Девушка быстро закидывает в рот остатки яиц и, схватив кружку, переползает мне на колени. Крепко прижимаю мягкое тело и зарываюсь лицом в волосы.
— Надо было стучать громче, Тёма. — тяжёлый вдох. — Хотя не уверена, что я услышала бы тогда. Я всегда любила тебя, с того самого первого дня, но не то что мысли не допускала, даже в сердце не пускала эту возможность. С того самого дня я убеждала себя, что ненавижу тебя. Что меня бесит твоя самоуверенность, наглость, холодность, все эти твои кривые взгляды и косые усмешки. Только когда мы расстались, я поняла, что дело было не в злости, а в том, что я не могла получить тебя. Когда видела с другими девушками — это было не отвращение, а ревность. Когда ловила на себе твои взгляды — это не раздражение, а желание ответить так же прямо, улыбнуться в ответ. Только когда потеряла тебя, я осознала, что так ты смотрел только на меня не из-за того, что презираешь, а потому, что неровно дышишь ко мне. В тот день, Тёма, когда ты обернулся, я что-то такое в твоих глазах увидела, что смогла, наконец, принять свои чувства к тебе. Но и тогда я боялась. Боялась стать "одной из". — выдаёт всё это сбивчиво, постоянно запинаясь и словно боясь не успеть.
А я просто, блядь, теряюсь от этого признания. Впрочем, ненадолго.
Обхватываю ладонями её лицо и заглядываю не просто в глаза, а намного глубже: в самое сердце, в глубины души. Достаю туда, куда она никого не впускала раньше.
— Ты всегда была одной единственной, родная. Да я трахал всех подряд. — тяжело сглатываю, когда произношу эти слова, и пусть она и так это знает, но сейчас я просто должен. — Но только потому, что ТЫ не была моей. Потому что не мог получить единственную девушку, которую на самом деле хотел. И не просто для секса, хотя и сам это отрицал. Хотел видеть тебя в своей жизни не просто мельком, а рядом. Всегда рядом. Ты не "одна из". Ты — та самая. Единственная. Моя. Навсегда.
Глаза в глаза. Затяжной контакт. Из её вытекают безмолвные слёзы. Мои жутко жжёт.
Настя обнимает за шею и, крепко прижимаясь, тихо плачет, пока я стараюсь изо всех сил справиться со своими эмоциями. Жму крепче. Глажу настойчивее. Целую жаднее. Дышу яростнее.