Моя история. Большое спасибо, мистер Кибблвайт

Но невозможно постоянно пребывать в блаженстве, не так ли? Мой творческий отпуск закончился альбомом Quadrophenia. Во-первых, я всегда осознавал, что к нашей группе нужно привыкнуть из-за особенностей материала. Но еще я всегда понимал, что пытался донести Пит, как он оборачивал свои идеи в слова, откуда они брались и как они воплощались в новаторскую музыку. При этом создавалось стойкое впечатление, что эта музыка не просто продукт вечно меняющейся моды. Те чувства, которые он передавал в своем творчестве, были вне времени. Если вам хотя бы шестнадцать-семнадцать лет, то попробуйте послушать Quadrophenia и вы почувствуете, что эти тексты говорят с вами. Я наблюдаю это сегодня на концертах. В аудитории много старых хулиганов, которые уже полвека тащатся от нашей музыки, но рядом с ними стоят их внуки. И все они дружно сходят с ума.

Во-вторых, работа над Quadrophenia была далеко не сахар. Мы прониклись идеей Пита, его следующей грандиозной концепцией, когда строили Ramport Studios в старом церковном зале на Фессали-роуд в Баттерси. В 1970-х годах мы много чего построили. Не было никакого смысла беречь деньги, особенно когда правительство взимало с них девяносто восемь процентов. У нас была куча проектов, и одним из них стала студия Ramport. План состоял в том, чтобы построить квадрофоническую студию с объемным, футуристическим звуком. Единственная проблема заключалась в том, что мы почти ничего не знали о строительстве студий. Студия выглядела великолепно, и в процессе записи мы звучали потрясающе, но на выходе у нас получился искаженный звук. Когда мы воспроизвели нашу музыку в другой студии (построенной людьми, которые знали толк в этом деле), то звучание оказалось из рук вон плохим. Тем не менее Пит получил заряд вдохновения. «Есть парень с двойной шизофренией, – сказал он. – Есть четыре участника группы, и музыка – это как раз тот парень». Я его понял. Не знаю, как до остальных, но до меня дошло моментально. Пит ушел, чтобы набросать песни, а потом, через несколько недель, поскольку Ramport так и не достроили, мы вернулись в Старгрувс, чтобы записать альбом, и с самого начала все пошло наперекосяк.

В первый день Кит Ламберт устроил богатое пиршество в студии. Это был типичный Кит, яркий и щедрый, хотя я уверен, что за все это мы платили из своего кармана. Я смирился с тем, что Кита не собирались увольнять, но у Пита были другие планы на этот счет. При виде Кита с его щедрым застольем Пит пришел в ярость. Может быть, это был праведный гнев, связанный с махинациями Кита, а возможно, это было больше связано с записями в Нью-Йорке для Who’s Next. Пита всегда заботила лишь музыка и процесс ее создания. Он мог закрыть глаза на воровство Кита, но вмешательство в процесс творчества не сошло ему с рук. Пит так и не объяснял, почему этот банкет так разозлил его, но это был последний раз, когда мы видели Кита в студии. Его заменил Рон Невисон, и я понятия не имел, откуда он вообще взялся. Вместо него мы должны были взять Глина Джонса, который помог нам с Who’s Next и проделал блестящую работу. Зачем чинить то, что не сломано?

В любом случае я никогда не был доволен оригинальными миксами Quadrophenia. На вокальных треках случилось что-то непоправимое. Они добавили эхо и эффекты, которые невозможно было убрать. Когда вы пытаетесь сделать ремикс, то у вас вряд ли получится улучшить эти треки. Я помню, как, впервые услышав их в нашей чудесной квадрофонической студии в Ramport, я подумал, что это было удивительно, но когда услышал песни на записи, то звучание показалось мне плоским. Я-то знал, что дело было не во мне. Я винил во всем сведе́ние. Эта крутая студия не была правильно настроена.

Я высказывал свое недовольство публично. На одном интервью я сказал: «Со времен Tommy мы утратили наши контрасты, он [альбом] принес мне намного меньше удовлетворения. Слишком громко». Разумеется, Пит остался недоволен моими комментариями, но я всего лишь сказал правду. Я чувствовал, что мы порастеряли определенное количество энергии и стали слабее. Казалось, что единственным нашим ответом на потерю контраста было стать громче. Именно это подтверждало мою правоту. В нашу музыку закралось безумное отчаяние: если что-то не получается, просто играй громче.