Моя карма

В районе Болховской. Нечаянная встреча с Константиновым. В гостях у Эдика Ковалёва. Недовольная Вера. Обстановка жилья Ковалёвых. Книги от отца. Родители. Константинов и его философия выпивок. Пророческий сон. Смерть Эдика Ковалёва.

Эдик жил на Ленинской, бывшей Болховской. Немного в стороне от Ленинской, над рекой, стояло несколько домов, составляющих улицу Пролетарская гора, которая раньше, называлась Левашовской в честь губернатора графа Левашова, и где теперь жила моя мать с отчимом, Константином Петровичем. Немудрено, что я часто проходил по Ленинской, навещая своих. Но если на Пролетарской большие дома появились уже после войны и поселились там новые люди, в той или иной степени относящиеся к управленческому аппарату, то до'ма на Ленинской занимали старожилы, но старожилы уже из послереволюционного времени, сначала уплотнившие, а потом и занявшие квартиры городской знати и орловских купцов, которые расселились здесь, когда Орёл стал губернским городом и началась активная застройка Болховской улицы.

Как-то в воскресенье я встретил Константинова. Он лениво плёлся вверх от Александровского моста в сторону горсада. В руках он держал холщовую сумку, в которой звякала пустая посуда. Увидев меня, просиял, мы перекинулись несколькими ничего не значащими словами, после чего он, немного стесняясь, попросил:

— Володь, ты деньгами не богат?

— А что? — спросил я, прекрасно понимая, что за этим обычно следует.

— Не одолжишь трояк до получки?

— Одолжу, — обрадовал я Константинова и поинтересовался: — А ты сейчас куда?

— К Эдику. А без бутылки… сам знаешь.

После проходного разговора о двух выпивохах из конструкторского, который случился в отделе, мне не давало покоя любопытство и интерес к Эдику, и я спросил:

— А можно мне с тобой?

Константинов удивлённо посмотрел на меня.

— А зачем тебе? Ты ж с ним, вроде, не контачишь.

— Да так, — уклонился я от прямого ответа. — Выпьем, посидим, поговорим.

Он чуть поколебался и сказал:

— Ну ладно… Только давай в гастроном зайдём.

Под одобрительный взгляд Константинова я купил три бутылки портвейна три семёрки, причём Константинов вынул из своей сумки четыре пустые бутылки и выставил на прилавок на обмен, но строгая продавщица приняла только три посудины.

— А у нас обмен баш на баш, — отрезала хозяйка прилавка в ответ на возражение Константинова. — Берите ещё бутылку, тогда приму все.

— Оставь, Евгений Иваныч, — сказал я, и он, поворчав недовольно, сунул лишнюю пустую бутылку назад в холщовую сумку.

— Володь, возьми чего-нибудь поесть, а то там у них с этим туговато, — попросил Константинов, и мы взяли кулёк камсы, сырки и буханку ржаного хлеба, то есть то, на что хватило фантазии Константинова; мне это показалось слишком убогим даже для самого скудного стола, и я по своей инициативе купил полкило варёной колбасы и две банки бычков в томате.

Эдик жил в двух шагах от гастронома. Через арку мы вошли в закрытый со всех сторон строениями с обшарпанными стенами двор и поднялись по деревянной шаткой лестнице на второй этаж двухэтажного кирпичного дома, который своей фасадной стороной с улицы казался более привлекательным. Дверь, в которую мы постучались, тоже была ободранной, так что клоки ваты вылезали из дерматиновой обивки. Дверь открыла жена Эдика, Вера. Она действительно отличалась приятной внешностью, не красавица, но с хорошей, ладной, хотя немного полноватой фигурой, с большими серыми глазами и густой копной русых волос, уложенных в короткую причёску. Роста она была невысокого, может быть немного ниже среднего, но Эдик даже с наращенными каблуками и взбитым коком волос не дотягивал до её роста, тем более, что и комплекция её превосходила его изящную фигурку. Я представил их на улице, где он, должно быть, выглядел рядом с ней подростком. Судя по тому, как Эдик даже на работе, останавливаясь с женщинами в коридоре, всегда как-то находил точку, которая делала его чуть выше, на улице он, наверно, прыгал вокруг жены, обходя её то с одной стороны, то с другой, в зависимости от рельефа тротуара, пытаясь уровняться ростом.

Эдик лежал на железной полутороспальной кровати, застланной потёртым байковым одеялом, и читал. При нашем появлении он отложил книгу и сел. Увидев меня, он как-то растерялся, и глаза его вопросительно и настороженно смотрели на меня, потом перебежали на Константинова, словно ожидая объяснения, но я опередил Константинова и сказал, придавая своему голосу обыденность:

— Привет, Эдик. А я встретил на Ленинской Евгения Ивановича, узнал, что он идёт к тебе и напросился. Моя матушка живёт рядом, так что я в вашем районе часто бываю. Не прогонишь? — весело заключил я.

— Да нет! — пожал плечами Эдик, очевидно ещё не решив, как всё же он должен реагировать на неожиданный визит.

Константинов выставил на стол портвейн и закуску. Эдик оживился и глаза его заблестели.

Вера явно была недовольна.

— Жень, — раздражённо сказала она. — Каждый день!.. А просто нельзя было прийти, если уж решил навестить.

— Вер, ну что значит «просто»? С пустыми руками, что ль?