Моя любимая дура

– Теперь тебе нельзя туда соваться, – сказала она, поворачивая меня спиной к себе. – Ого, какая дырища! Надо срочно зашить, а то расползется, и ты снова будешь голый, как туземец.

Я и без нее знал, что мне нельзя соваться в ночной клуб. Сколько сдачи дал мне бармен с сотни долларов? Кажется, восемьдесят. За такие деньги ночлег найти нетрудно. Но опять та же, что и в Минводах, проблема: в гостиницу нельзя.

Мы с Лерой думали в одном направлении.

– Тебе надо устроиться в гостиницу, – сказала она. – Хочешь, покажу одну? Там недорого и уютно.

– Гостиница отпадает, – ответил я. – У меня нет паспорта.

– Потерял?

– Можно сказать, что так… И вообще, не забивай себе голову моими проблемами. Давай я провожу тебя. Где ты со своим другом остановилась?

Лера не ответила, раздумывая о чем-то. Я рассматривал ее профиль, освещенный луной и отраженным светом ледников. Не хочет она показывать, где остановилась со своим другом. Может, и нет никакого друга? И нет сноуборда, и никто ее не знает на «райдерском тусе». Но что в таком случае она здесь делает? Много бы я отдал за то, чтобы забраться в ее мысли!

– Я придумала, – сказала она. – Мы пристроим тебя на частном секторе. Здесь почти в каждом дворе принимают постояльцев.

– За твое великодушие мне вовек не расплатиться, – сказал я.

– Расплатишься! – уверенно ответила Лера, не слишком, по-моему, вдумываясь в смысл слова. – Пошли, а то околеешь… Везет же мне сегодня на замерзших парней!

Мы вышли на улицу, скудно освещенную редкими фонарями. Если бы не было луны, нам пришлось бы держаться за руки, чтобы не потерять друг друга.

– А ты искал того человека? – тихо спросила Лера, глядя на светящиеся окна домов.

– Какого человека?

Ну да, я с опозданием понял, о ком она. И Лера не стала уточнять, потому как знала, что ее вопрос исчерпывающий. Нас ничего с ней не связывало, кроме того неуловимого человека, пассажира темной «девятки», убийцы и негодяя, который вот уже несколько дней распоряжался мною, как генерал солдатом. Она остановилась, повернулась ко мне. В лунном свете ее глаза казались наполненными ртутью.

– А зачем он вообще тебе сдался? – спросила она. – Разве у тебя были неприятности из-за одного звонка? Из-за маленького, совсем малюсенького звоночка? Я тебя подвела, да?

– А почему ты спрашиваешь?

– Я чувствую себя виноватой. – Она повернулась и пошла дальше. – Я часто чувствую себя виноватой. Это с детства началось. Родители отругают старшую сестру, а я плачу. Мне казалось, что все семейные ссоры происходят из-за меня…

Теперь настала моя очередь остановиться и повернуть девушку к себе. Не знаю, с чего это вдруг на меня нашло? Экспромт получился аляповатым и нелепым:

– А ведь тому мужчине, который сидел в темной «девятке», совсем не тридцать пять, а двадцать пять, – сказал я, склонившись над лицом Леры. – И лицо у него вовсе не узкое, а круглое, румяное, как спелое яблочко. И зовут его Антон Мураш. Так ведь?

– Какой Мураш? – с внезапным раздражением произнесла Лера, выдергивая локоть. – Что ты мелешь? Не знаю я никакого Мураша. И того, кто сидел в «девятке», тоже не знаю. Надоело!

Некоторое время мы шли молча. Наконец Лера остановилась у калитки, на которой висела жестяная табличка с неумело нарисованными на ней заснеженными горами и надписью: «Есть комната со всеми удобствами». Мы зашли во двор под хриплый лай цепного пса и остановились у порога веранды с тусклой лампочкой. Лера глянула на меня. Наверное, ей не понравилось, как выглядит мое лицо при свете лампы, и она примирительно поскребла ногтями мою ладонь.

– Не сердись, – шепнула она и постучалась в дверь. – Я в самом деле не знаю никакого Мураша. И в «девятке» сидел именно тот мужчина, которого я тебе обрисовала. Этот Мураш, может быть, совершенно недостойный тип, но не надо вешать на него то, чего не было.

Она меня почти убедила, но это не принесло облегчения. Напротив, как бы все удачно сложилось, если бы она подтвердила мои подозрения! Мураш в отличие от почти эфемерного человека с узким лицом был для меня необыкновенно реальным и близким. Я знал его в лицо, я знал место его работы. Он был доступен, а потому почти предсказуем и малоопасен, потому как мы более всего боимся неизвестности. Но Лера легко лишила моих мыслей комфорта и уюта, снова заставляя их корчиться и метаться в клетке дискомфорта, именуемой неведением… И все же не стоило торопиться с выводами, тем более что дверь веранды распахнулась, и в сопровождении нескольких рыжих и серых кошек к нам вышла сухонькая и очень подвижная старушка в платке и овчинной безрукавке. Я доверил организацию своего ночлега Лере и в разговоре с хозяйкой участия не принимал.